Леонид Хромов - Байки о Токмаковом переулке

Начнем по порядку. Чем могут быть заняты наши герои? Василий по прозвищу Нагой лежит и добродушно улыбается. Провидец, для нас он человек-загадка.

«Как красиво сейчас говорит Василий Иванович, – думает юродивый. – И его власть, конечно, от Бога. И Москва, если присмотреться, – несомненно, Третий Рим. А значит, надежда всего человечества. Это у царя, конечно, от матери. Палеологи, ее родня, дом бывших византийских императоров. Хотя от былого величия у них только библиотека с птичкой осталась. Их она с собой как приданое и привезла. Библиотеку ее, конечно, разворуют, а вот двуглавый герб надолго.

Только руководитель Василий Иванович не успешный. Позиции, отцом оставленные, сдает. Войны проигрывает. Но ведь не его это вина. Так Бог рассудил. Испытывает, понимаешь. А если давать оценку его руководства не резкими словами, а поздравительными и ласкательными, то дела не так уж плохи. А других оценок от своих бояр, обзываемых им «холопами», царь не слушает. Их дело заискивать и одобрять. Получилось, что «правильной дорогой идем». А он, Василий Иванович, впереди всех на лихом коне. Слышал он только то, что хотел услышать. Для этого и принял на службу многих сладкоречивых ордынцев. Например, Годуновых».

Итак, царь долго и убежденно говорит. Когда не хватает слов и мыслей, он машет руками и пучит глаза. Князь Дмитрий Ухтомский, как человек чиновный, от власти зависимый, в знак согласия кивает головой. Даже слово не смеет вставить и, тем более, закурить. Хотя ему давно этого хочется.

А Василий Нагой пролистает в мыслях своих образы из прошлых и будущих времен и удивляется. Как же сильны у нас традиции простых решений сложных проблем. Будут другие персонажи лет через 400 после Василия III. Можно менять портреты, костюмы, слова. Суть та же. Свой путь. Любой ценой. Легких дорог не ищем. И уже другой руководитель в плену очередных фантазий. «Коммунизм, батенька, – это советская власть плюс электрификация всей страны». И где окажется тот «коммунизм»? О нем забудут, как и о «Третьем Риме».

Выхожу из храма. Иду вдоль высокой роскошной ограды к Гороховскому переулку. В мое время такой ограды не было. Помню, здесь была крутая насыпь, которая вела к вершине холма. Наверху тогда была плохонькая ограда. Появлялись мысли о Граде на холме.

А теперь ни холма, ни насыпи со стороны Гороховского переулка нет. Не сохранились.

Сколько же теперь здесь построено «новоделов». Спустившаяся на землю ограда прижимает к себе новые постройки и подземный гараж. Как длинные тонкие руки обнимают громадный живот. Заложенные кирпичом проемы в ограде как бы оправдываются: «Ну, вы же понимаете…». И жестяные листы, прикрывающие собой доходные дома, добавляют: «А кому сейчас легко». Отвечаю. «Ну, что Вы, что Вы. Все понимаем, такое время. Не суди, да не судим будешь».

Изобилие затоптанных и потерявших свой желтый цвет рифленых плиток на наклонном тротуаре. Подарок от добрых немцев для наших плохо видящих. Которые на улицы все равно не выходят. Не учли гуманисты нашего климата. Или что-то другое?

Гороховский переулок, дом №4. Богатый фасад с шестью колоннами. Кого здесь можно вспомнить? Демидовых, чьим именем зовется этот дом и два здешних переулка? Нет, их в книжку вставлять не хочу. Мое пионерское воспитание против. Все их баснословные богатства от уральских заводов, от рабского труда закрепощенных людей. Череда восстаний, подавляемых карательными войсками, посланными Екатериной II с «благородной» целью. Как в сказке о Буратино: «Кто здесь „сироту“ обижает?»

Царь Хаммурапи, который правил Вавилонским царством в XVIII веке до нашей эры, провозгласил, что получил свою власть от бога для того, чтобы «сильный не обижал слабого». И его царство просуществовало 1 200 лет.

Екатерина II, чей бюст виден глубоко во дворе, всегда опиралась на «сильных». Такие империи долго не стоят. Редко в истории появляются мудрые и справедливые цари.

Или вспомнить Савиных В. П., сотого космонавта СССР, все студенческие годы работавшего здесь дворником? Нет, не хочу. Помню 12 апреля 1961 года. Всеобщее ликование. Мы самые, самые. Впереди планеты всей. Первых десять космонавтов мы, дети, знали и по именам, и по порядку полетов. А потом стали не первые. Гордость как-то уменьшилась. Из года в год наши космические корабли не бороздили просторы космоса, а крутились вокруг Земли. Обещанные яблони на Марсе не зацвели. А когда стали «катать» в космос неверных союзников, богатых туристов и даже одного бывшего чиновника, то интереса к такой космонавтике совсем не осталось.

Может быть, поговорить о детях и стариках? Будущих стариках и бывших детях. У одних энергии столько, что не знают, куда и девать. У других ее почти не осталось.

Время в детстве тянется бесконечно долго. Хочется смеяться, плакать, петь, бежать и все одновременно. Фонтан жизненной энергии. В том мире еще ничего о большой жизни неизвестно. Вокруг существуют какие-то заторможенные взрослые, живущие уже в другом, своем времени. Совершенно непонятно, как они каждый день могут быть одинаковыми. Как губка, ребенок готов впитывать в себя информацию об окружающем его мире.

И старики. Ресурсов организма уже не хватает. Некоторые норовят прислониться к чему-нибудь, крепко закрыть глаза и уйти в забытье. Хотя бывает и хуже. Вот, например, «полупомешанный» Степан Плюшкин, герой Гоголя. Образчик заболевания, называемого «сенильной деменцией» (в просторечье – старческий маразм). Частичное разрушение головного мозга, потеря памяти. Все признаки в наличии. Неряшливость, скупость, накопление хлама. Но сам он больным себя никогда не признает. Не вспомнит, что было час назад, но хорошо помнит простые навыки, усвоенные когда-то.

Почему так получилось? Прожил человек жизнь достойно, успешно. Умный был, гордый, возможно, щедрый. Может, был чистоплотный до брезгливости. Но пришла старость, мерзкая старуха. Такое с уважаемым ранее человеком сотворила, просто уму непостижимо. Эта болезнь, к сожалению, не редка. А как уверял «старина Штирлиц», всегда запоминается последнее.

Каждый про себя, думая о своей старости, просит, как Гамлет в стихотворении Бориса Пастернака: «Авва Отче, чашу эту мимо пронеси». Только режиссер Эльдар Рязанов широким жестом предлагает «осень жизни, как и осень года, надо, не скорбя, благословить». Но в этом вопросе он в меньшинстве.