Сергей Мельгунов - Красный террор (сборник)

Из Москвы возражений не последовало, наоборот, расстрел Колчака разрешено было произвести, учитывая местные обстоятельства. Вскоре, в начале февраля 1920 г., Смирнов приказывает исполкому Иркутского Совета: «Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения Советской власти в Иркутске, настоящим приказываю вам находящихся в заключении у вас адмирала Колчака, председателя совета министров Пепеляева с получением сего немедленно расстрелять. Об исполнении доложить». В свою очередь Иркутский Военно-революционный комитет во исполнение приказа Смирнова 6 февраля 1920 г. также постановляет Колчака и Пепеляева расстрелять.

Когда все свершилось, В.И. Ленин, «заметая следы» участия Москвы в решении судьбы адмирала, приказывает заместителю Председателя Реввоенсовета РСФСР Э.М. Склянскому: «Пошлите Смирнову (РВС 5) шифровку: (шифром). Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснениями, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин. Подпись тоже шифром. Беретесь ли сделать архи-надежно?» 13.

Самое любопытное во всей этой истории заключается в том, что 17 января 1920 г., т. е. всего лишь за 20 дней до расстрела Колчака, ВЦИК и СНК торжественно постановили «отменить применение высшей меры наказания (расстрела) как по приговорам Всероссийской чрезвычайной комиссии и ее местных органов, так и по приговорам городских, губернских, а также и Верховного при Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете трибуналов». Получается, что Колчака и Пепеляева данное постановление ничуть не касалось, как не коснулось оно и многих тысяч других врагов пролетариата, расстрелянных в первые месяцы 1920 г. …

В последующие после написания книги «Красный террор в России» годы Мельгунов, внимательно следя за тем, что происходило в СССР, особенно с конца 1920-х годов, не только не отказался от своих выводов и оценок, а еще более ужесточил их. Когда на Западе появились и стали публиковать книги большевики-невозвращенцы, в том числе чекисты (П. Селянинов-Опперпут, Г. Агабеков, Е. Думбадзе, Ф. Другов, Г. Соломон, Г. Беседовский, Н. Безпалов и др.), историк заметил, что «все эти разоблачающие себя чекисты (начиная с Опперпута) блестяще подтверждают не только основные положения, но и фактическую канву моего обзора, к сожалению, доведенного лишь до 1924 г.».

В 1931 г. Мельгунов во второй раз специально обратился к теме красного террора, опубликовав в 7 выпусках парижского еженедельника «Борьба за Россию» за февраль – май свою так и не вышедшую отдельным изданием небольшую книгу «Чекистский Олимп». В ней он дал несколько очень зло выписанных портретов вождей чекистско-судебной системы (Ф.Э. Дзержинский, В.Р. Менжинский, М.С. Кедров, Н.В. Крыленко), которые, несомненно, подтолкнули Романа Гуля к созданию весьма схожей работы «Дзержинский. Менжинский. Петерс. Лацис. Ягода», вышедшей в Париже в 1935 г.

Мельгунов начал «Чекистский Олимп» с признания, имеющего отношение к «Красному террору в России», «книге подлинной действительности», как он ее называл: «7 лет тому назад, когда я издавал свою кровавую летопись, я считал своим долгом быть осторожным – столь невероятным подчас представлялось позорное «бытовое явление» наших дней… С горечью приходится сказать, что зверь из бездны оказался, пожалуй, еще чудовищнее, еще кошмарнее, чем он казался. Через семь лет не от чего отказываться. Могли быть неверные детали, но зато одну иллюстрацию можно теперь пополнить десятками…»

Приведем лишь одну выдержку из «Чекистского Олимпа», чтобы доказать, что в нем зазвучали еще более острые оценки и эпитеты, чем в «Красном терроре»: «…Ленин только придумал систему замены виселиц и эшафотов человеческими бойнями… Троцкий только прославлял и исторически обосновывал систему. Крыленко только требовал казней. Дзержинские и Менжинские только выносили приговоры в порядке «красного террора». Выполняли казни Мага, Рыба, Буль и им присные. Но имеем ли мы право в действительности выделять идейных вождей и идейных палачей из того кровожадного зверинца, через посредство которого в жизни осуществлялись больные фантазии политических изуверов?»

Сказано очень и очень резко. Не будем забывать, что это слова непримиримого врага Советской власти, который остался им, пожалуй, до самой смерти. И уж во всяком случае взгляды Мельгунова и близких ему по духу мыслителей русского зарубежья выглядят намного более честными, выстраданными и взвешенными, чем откровения многих зарубежных историков, искажающих нашу отечественную историю. Пора наконец уяснить, что наследие различных течений русской эмиграции первой волны, даже самых правых и консервативных, выступает неразрывной составной частью отечественного идейного богатства, которое может еще сослужить верную службу своему родному народу. Нужно только без изъятий и без конъюнктурщины довести это наследие до миллионов людей, жаждущих правды.

И конечно, в фактологической книге Мельгунова очень кратко затронуты такие важные вопросы, как истоки и этапы развития красного террора, его сущность и политическая направленность, его правовая оценка и идеологическое оправдание, формы и методы проведения красного террора, кадры, осуществлявшие «большевистские насилия», статистика жертв этих насилий, противодействие красному террору внутри партийного и советского аппарата, его взаимозависимость от белого террора и т. д. Все эти вопросы еще ждут своего подробного исследования, хотя, конечно, в последние годы в России появилось уже немало публикаций источников и исторических трудов, посвященных красному террору 14.

Одной из главных задач ближайшего времени является прояснение важнейшего вопроса о том, каково же было общее количество жертв красного террора, которое так и не привел в силу недостаточности обобщающей фактуры Мельгунов и которое разнится у отдельных исследователей даже не на проценты, а в разы. Так, один из самых авторитетных историков, поставивших перед собой цель выяснить число репрессированных в период революции и сталинской эпохи В.Н. Земсков в книге «Сталин и народ. Почему не было восстания» (М., 2014) привел цифру общего сокращения населения страны с осени 1917 до начала 1922 г. в 12 741,3 тыс. человек, подчеркнув, что сюда входит и белая эмиграция, ориентировочной численностью 1,5–2 млн человек, и сокращение рождаемости, и жертвы болезней, эпидемий, разрухи, голода и всех вообще эксцессов Гражданской войны, в которых виноваты, конечно, не только большевики, но и все остальные участники этого исторического противоборства. (Вспомним, что только в результате голода 1921–1922 гг. в стране погибло от 3 до 5 млн человек.) Автор пришел в итоге к выводу, что «жертвы политических репрессий (в годы красного террора) исчисляются вовсе не миллионами. Самое большое о чем можно вести речь, – это о десятках тысяч… По имеющемуся учету в ФСБ РФ, в 1918–1920 гг. за «контрреволюционную преступность» был осужден 62 331 человек, в том числе 25 709 – к расстрелу».