Юрий Поляков - Созидательный реванш

– Вы стали известны после публикации повестей еще при советской власти. Есть ли у вас ностальгия по тому времени?

– Нормальные люди называют то время советской цивилизацией, люди ненормальные – совком. Я не только ностальгирую, но и не скрываю этого, в отличие от многих. И писал об этом, когда находился в жесткой оппозиции к ельцинской власти. Мы хотели плохое оставить в советской эпохе, а в новое общественное устройство взять все хорошее, что там было. Получилось наоборот – хорошее мы оставили в советской цивилизации, а взяли плохое. Например, оставили там серьезное внимание государства к культуре. Возьмите послание Президента страны Федеральному собранию – ни разу в нем не употреблено слово «культура». У любого здравомыслящего человека это вызывает удивление. С точки зрения соблюдения государственных интересов, советская цивилизация была более эффективной. Утрата этого качества меня сильно огорчает.

– Почему вы, успешный литератор, занялись журналистикой? Быть редактором «Литературной газеты» – нелегкое бремя.

– Я уже работал редактором газеты – «Московского литератора», до восемьдесят шестого года, когда решил уйти на вольные хлеба. Я один из немногих, кто мог себе позволить жить на литературный труд – и при советской власти, и при нынешней. У меня выходили не только книги, но и фильмы – я был соавтором сценария «Ворошиловского стрелка» Станислава Говорухина, принимал участие в создании сериалов. Материальной необходимости стать редактором «Литературной газеты» у меня не было. Мне не нравилось, что искажена реальная картина литературного процесса. Многих писателей просто не пускали на страницы «ЛГ». Со мной был такой случай. Шестого октября девяносто третьего года я выступил в «Комсомольской правде» со статьей «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция». Это была единственная статья в центральной прессе против расстрела «Белого дома». «Комсомолку» после этого на пару дней закрывали. А меня перестали пускать на страницы «Литературной газеты». А что я такого страшного написал? Что мне непонятен способ укрепления демократии с помощью расстрела из танков парламента, который во всем мире является символом и инструментом демократии. Такая шла духовная гражданская война. Всех несогласных выбрасывали из информационного пространства. А ведь исключение из общественного сознания – для пишущего человека это и есть смерть.

– Вы хотите сказать, что при Ельцине было меньше свободы слова, чем сейчас?

– Больше всего свободы слова было с восемьдесят восьмого по девяносто первый год. Это мое личное ощущение. Я был активно работающим писателем, много печатался в газетах, вел передачи на телевидении – и хорошо знаю, когда можно было говорить все, что думаешь. Что касается цензуры, я хлебнул ее достаточно со своими первыми повестями. И если сегодня я с сочувствием отношусь к советской цивилизации, то это не значит, что я чего-то не знаю о ней – я-то как раз знаю. Многие из тех, кто стал «демократами», ничего тогда против не писали. Только – за. Обеими руками.

– Ваше отношение к литературным премиям?

– Я убежден, премии и гранты далеко не всегда идут на пользу литературе. У нас сегодня своего рода «грантократия». Поэтому писатели не только острую публицистику боятся писать, но даже показаться на публике не с тем человеком, чтобы не лишиться какой-нибудь премии.

– Ваше отношение к современному российскому телевидению?

– Мы разработали проект для телеканала «Культура» – передачу «Работа над ошибками», в которой попытались отразить другую точку зрения – не либеральную, принятую там, а народно-патриотическую. Передачу объявили в апрельской программе, но сняли с эфира после того, как посмотрело начальство. Рассказывали, один из руководителей возмущался: «Поляков говорит «советская цивилизация»… Как можно? Этого не должно быть!» В конце концов, передачу вернули, чтобы не конфликтовать с редактором «Литературной газеты». А если бы я был рядовой публицист? Телевидением, которое сегодня формирует образ и стиль жизни, руководят люди со взглядами разрушителей образца девяностых годов. Они ни морально, ни интеллектуально уже не имеют права определять духовную жизнь нашего общества, они устарели навсегда, но они везде.

– Говорят, что работа журналистом негативно отражается на писательском даре?

– Ни один нормальный писатель не занимается только творчеством. Иначе через две-три книги он превращается в чудовищного зануду. Он начинает выворачивать какие-то свои уж совсем необязательные тайны. Вспомните, Чехов не оставлял свою врачебную практику до конца жизни, хотя деньги у него были. Кто такой пациент для него? Это герой его рассказа. Надо, чтобы вокруг были люди, пополняющие «внутреннюю галерею», которая есть у каждого прозаика. Конечно, первые два года, когда мы вытаскивали газету из провала, я ничего не написал. Правда, закончил пьесу, которую Станислав Говорухин поставил во МХАТе. А потом стало легче – у меня вышел роман «Грибной царь», сейчас закончил пьесу для Театра сатиры.

– На что в нашей сегодняшней жизни прежде всего должен обратить внимание настоящий писатель?

– Если мы говорим о социальной стороне литературы, ее влиянии на общественное сознание, то это не значит, что у нее нет других функций. Можно, конечно, рассуждать о том, какой должна быть композиция и язык постмодернистского романа, но это проблематика специалистов, а социальность интересна всем. Та самая постмодернистская литература, что развивалась в последнее десятилетие, привела к серьезной дегуманизации общества. Это явление я называю «катастрофой обедняющей новизны», когда автор добивается новизны любой ценой. Новое можно сказать с помощью прибавления смысла по сравнению со своими предшественниками и новых формальных открытий, а можно – с помощью убавления. Вспомним «Черный квадрат» Малевича – это максимальное убавление смысла, сведение его к нулю. Народ все очень четко чувствует! Это только в воспаленном мозгу Константина Эрнста, который возглавляет Первый канал, существует такое мнение, будто пипл все хавает, чего ни дай. Во МХАТе идет моя пьеса «Заложники любви» – там один из героев произносит фразу: «Малевича плохо подделать невозможно!» И зал хохочет. Поскольку все понимают, о чем идет речь. На мой взгляд, литература последнего десятилетия была инструментом удаления из общественного сознания традиционного мышления, национальных архетипов, здравого смысла. Искусство должно снова стать механизмом сохранения, а не разрушения традиций. Силы, способные это сделать, есть, но они оттеснены на периферию литературной, общественной жизни. Однако возвращение их неизбежно, так как периферия – это любые формы модернизма, а реализм, классическое искусство – сердцевина. Кстати, «ЛГ», что была возобновлена Горьким в 1929 году, в тот самый период, когда общество уже устало от революционного искусства разрушения, сбрасывания с парохода. И сегодня вслед за нами другие издания начинают приглашать на свои страницы писателей, которых еще недавно не пригласили бы. Татьяну Доронину вернули в эфир, чему мы поспособствовали. В одном из номеров мы опубликовали без комментариев два списка: комиссии по Государственным премиям в области литературы и лауреатов за десять лет. Смешно, но списки полностью совпали. Мы добились своего – сегодня введена другая система присуждения этих премий.