Иннокентий Анненский - Письма

Ну, простите. Поклонитесь от меня Арк<���адию> Андр<���еевичу>. Я очень, очень рад, что мы еще послужим вместе — меня оставили на пятилетие. [45] …меня оставили на пятилетие. — В 1906 г. Анненский был уволен от должности директора Царскосельской гимназии и назначен инспектором Санктпетербургского учебного округа. Преданный

Вам И. Анненский.

Дина Валентиновна Вам обоим кланяется, а не отвечает, п<���отому> ч<���то> делаю это я и она не хочет лишить больного этого удовольствия.

5. VI 1905

Ц<���арское> С<���ело>

Дорогая Екатерина Максимовна,

Не знаю, застанет ли Вас в Интерлакене это письмо, — так Вы носитесь теперь по всему югу. А между тем письмо Ваше я только сегодня получил, написал же во Флоренцию очень давно… Я был болен, но теперь, кажется, здоров, насколько умею быть здоровым. Только сердце слабо работает. Пишу понемножку и все Еврипида, все Еврипида, ничего кроме Еврипида. Огромную написал статью о сатировской драме, [46] Е. М. МУХИНОЙ 5. VI 1905 Огромную написал статью о сатировской драме… — Статья «Киклоп и драма сатиров» вошла в I том «Театра Еврипида» (1906). и теперь I том может хоть завтра идти в печать. Между тем к издателю, — а таковой нашелся с первого абцуга я еще не собрался и съездить, — больше двух недель, что я ни шагу из дому, и все полеживаю.

Грустно и совестно мне, что на Ваше такое интересное и богатое красками письмо отвечаю Вам таким скучным, точно «водяная капель», помните у Достоевского «звонко и мерно падающая с залавка в лохань». Такова и моя жизнь… Только еще и ритма у нее нет, как у этой капели. Она идет толчками, как телега под моросящим холодным дождем, среди облетающих деревьев и по скованному морозом чернозему… Толконуло и ничего… вперед, а куда вперед?.. Нет, не буду сегодня вдаваться в картинность… Вчера был у нас Алекс. Григ. [47] Алекс<���андр> Григ<���орьевич> Шалыгин — преподаватель русского языка и словесности в Училище правоведения и в Училище св. Анны (немецкая гимназия в Петербурге). (Сообщено А. В. Орловым.) Знаете Вы, что он в конце этого месяца уезжает в Рим до весны, т. е. сначала проедет в Сорренто, где будет купаться, а потом поселится в вечном городе на всю зиму: обстановку распродает. Уж и не знаю, завидовать ли ему? Ведь, может быть, все эти красоты только до тех пор и хороши, пока они праздничные, а будни-то ведь, пожалуй, везде серые. Впрочем, не знаю.

В болезни я перечитал, знаете кого? Морис Барреса… И сделалось даже страшно за себя… Давно ли я его читал, а ведь это были уже совсем не те слова, которые я читал еще пять лет тому назад. Что сталось с эготизмом, который меня еще так недавно увлекал? Такой блеклый и тусклый стал этот идеал свободного проявления человеческой личности!.. Как будто все дело в том, что захотел, как Бальмонт, сделаться альбатросом, и делайся им… [48] …захотел, как Бальмонт, сделаться альбатросом… — См. стихотворение К. Бальмонта «Альбатрос» (Гз).

Не лучше и с методом иезуитов (uno nomine libri [49] Буквально: книги с одинаковым названием (лат.); здесь: вещи одного толка. )… Какая нелепость! да разве метод, созданный для великой цели, может быть от нее отнят и быть еще после этого чем-нибудь, кроме насмешки над усилиями влюбленной в него мысли?.. Самый стиль М. Барреса стал мне тяжел, как напоминание о прошлых ошибках… и о том, что сегодня должно оказаться такой же ошибкой, какой было и вчера … Он не цветист, этот язык, но в нем что-то одуряющее и бесформенное, как в запахе белого гелиотропа… Газеты полны теперь воспоминаниями о Чехове и его оценкой или, точнее, переоценкой. Даже «Мир божий», [50] «Мир божий» — литературный, политический и научно-популярный журнал. Умеренно-оппозиционный либеральный орган. Издавался в Петербурге в 1892–1906 гг. В 90-х годах вел борьбу с народничеством с позиций легального марксизма. уж на что, кажется, Иван Непомнящий из пересыльной тюрьмы, и тот вспоминает… Любите ли Вы Чехова?.. О, конечно любите… Его нельзя не любить, но что сказать о времени, которое готово назвать Чехова чуть-что не великим? Я перечел опять Чехова… И неужто же, точно, русской литературе надо было вязнуть в болотах Достоевского и рубить с Толстым вековые деревья, чтобы стать обладательницей этого палисадника… Ах, цветочки! Ну да, цветочки… А небо? Небо?! Будто Чехов его выдумал. Деткам-то как хорошо играть… песочек, раковинки, ручеечек, бюстик… Сядешь на скамейку — а ведь, действительно, недурно… Что это там вдали?.. Гроза!.. Ах, как это красиво… Что за артист!.. Какая душа!.. Тc… только не душа… души нет… выморочная, бедная душа, ощипанная маргаритка вместо души… Я чувствую, что больше никогда не примусь за Чехова. Это сухой ум, я он хотел убить в нас Достоевского — я не люблю Чехова и статью о «Трех сестрах», вернее всего, сожгу… [51] …статью о «Трех сестрах», вернее всего, сожгу… — Статья «Драма настроения» («Три сестры») вошла в КО.

Господи, и чьим только не был он другом: и Маркса, [52] Маркс Адольф Федорович (1838–1904) — крупный петербургский издатель книг и журнала «Нива». На невыгодных для себя условиях Чехов продал Марксу право собственности на издание своих сочинений. и Короленки, Максима Горького, и Щеглова, [53] Щеглов Иван (Леонтьев Иван Леонтьевич; 1855–1911) — беллетрист и драматург. и Гнедича, [54] Гнедич Петр Петрович (1855–1925) — писатель, переводчик, историк искусства, драматург. и Елпатьевского, [55] Елпатьевский Сергей Яковлевич (1854–1933) — писатель, публицист; врач по образованию. С конца 90-х годов долгое время жил в Ялте, где организовал санаторий для неимущих туберкулезных больных. и актрис, я архиереев, и Батюшкова [56] Батюшков Федор Дмитриевич (1857–1920) — филолог, редактор журнала «Мир божий», профессор Петербургского университета. … Всем угодил — ласковое теля… И все это теперь об нем чирикает, вспоминает и плачет, а что же Чехов создал? Где у него хотя бы гаршинский палец ноги ). [57] …гаршинский палец ноги?.. — Анненский имеет в виду рассказ В. М. Гаршина «Трус» (1879): «Огромному, неведомому тебе организму, которого ты составляешь ничтожную часть, захотелось отрезать тебя и бросить. И что можешь сделать против такого желания ты… ты — палец от ноги…». Что он любил, кроме парного молока и мармелада? Нет… нет, надо быть справедливым… У него есть одна заслуга… Он показал силу нашей разговорной речи, как стихии чисто и даже строго литературной. Это большая заслуга, но не написал ли он, чего доброго, уж слишком много, чтобы вложить настроение в нашу прозу до биллиардных терминов и телеграфных ошибок включительно… Читайте Достоевского, любите Достоевского, — если можете, а не можете, браните Достоевского, но читайте по-русски его и по возможности только его…