Андрей Мовчан - Россия в эпоху постправды

Мы эгоистичны. Мы делим людей на «нас» и «не нас», исходя из своего страха оказаться на их месте. Тысячи трупов в Азии нас не волнуют, пока это не наши туристы. А самолет с туристами и теракты в Париже (а кто же не любит ездить в Париж?) – это ужасно, это вызывает сочувствие.

Что мы чувствуем, когда это случается не в «нашей» зоне? В 2014 году, когда в Европе в результате исламистских терактов погибло всего 4 человека, общее число жертв террористов в мире составляло 32 700 человек (и около 39 000 ранено). В месяц погибало по 2700 человек, почти по парижскому теракту в день. Правда, 78 % погибших приходится на 5 стран: Ирак, Афганистан, Сирию, Нигерию, Пакистан. Но и в англоговорящей и рвущейся в развитый мир Индии в 2014 году погибло 426 человек. Сколько юзерпиков с индийскими флагами вы видели в Facebook? Кто скорбел по пакистанцам или нигерийцам?

За время войны в Сирии погибло более 200 000 человек. Мы не только не в курсе, сколько мирных жителей погибает во время каждого налета российской авиации, мы даже не думаем на эту тему. Установление демократии в Ираке стоило 600 000 жизней. Сколько юзерпиков с иракским флагом вы видели?

Реальность отличается от нашего о ней представления. Нет никаких «нас», с которыми «они» ведут войну. К нам залетают случайные снаряды – свидетельства той страшной бойни, которая идет у «них». «Мы» внесли изрядный вклад в то, чтобы эта бойня началась и не заканчивалась, – колонизацией, агрессивным и неумелым вмешательством в «их» традиции, культуру и социальные нормы, искусственными и часто противоестественными границами, которые «мы» нарезали на их территории, последующим взращиванием радикальных группировок, которые, как «мы» надеялись, будут бороться «за нас» с нашими идеологическими противниками, наконец – военными кампаниями с целью «демократизации» (или в борьбе за нефть?). Тут нет разницы между Россией и Западом – все мы отметились одинаково. Это не «они» развязали с «нами» войну. Это «мы», бесконечно балуясь с огнем, все время удивляемся, что искры прожигают «нам» дорогие костюмы.

Второй вопрос тоже имеет вполне четкий ответ. Статистика говорит, что за 10 последних лет около 140 000 человек в мире погибло в результате террористических атак. Эта впечатляющая цифра тем не менее меркнет на фоне других – тех, о которых мы мало заботимся.

В год от пищевых отравлений и инфекций в мире погибает 350 000 человек – в 10 раз больше, чем от терактов. По одной из оценок, 24 000 человек умирает от удара молнии – сравнимо с жертвами терактов.

За 15 лет в Европе от рук террористов погибло менее 500 человек. Меньше, чем в авиакатастрофах. Зато в 2014 году в Европе 25 700 человек погибло в дорожных инцидентах и более 200 000 остались инвалидами. За 4 года количество погибших в ДТП в Европе снизилось на 15 %, и Виолетта Балк, комиссар по транспорту, назвала это «выдающимся результатом», хотя в ДТП погибает 70 человек в день – как один теракт в Париже каждые два дня. Никто не объявляет траур по погибшим на дорогах, хотя это такие же невинные гражданские лица. В 2013 году 2042 человека в Европе погибли из-за инцидентов на железной дороге – президент Франции обсуждал этот вопрос с правительством? Или он предложил объявить войну поездам?

Но, может быть, молнии, ДТП и отравления не кажутся такими ужасными потому, что становятся результатом случайности, а не злой воли? Вряд ли – в Европе в год 22 000 человек погибают в результате преднамеренных убийств. Это 60 человек в день. Кто объявляет ежедневный траур? Американская статистика говорит о том, что риск умереть от врачебной ошибки для жителя развитой страны в 6000 раз выше риска погибнуть от руки террориста. Кто-то уже предлагает изгнать из Европы всех врачей (готов поспорить, что доля врачей, совершающих фатальные ошибки, выше доли мусульман в Европе, совершающих теракты)?

Почему мы так относимся к терактам? Нас впечатляют события неожиданные, в то время как события ожидаемые, стандартные не производят впечатления, какими бы они ни были. Возможно, поэтому тот факт, что в безопасной Европе каждые два дня погибает от рук убийц столько же людей, сколько в последнем теракте в Париже (впервые за 10 лет), нас не трогает, так же как не трогают постоянные теракты на Ближнем и Среднем Востоке. Это наводит на грустную мысль: чтобы мы перестали ужасаться терактам в Европе, они должны стать постоянными, а количество жертв – сильно вырасти. Но и обратное верно: наш ужас – лучшее свидетельство того, что в Европе с терроризмом нет острой проблемы: теракт – это крайне редкое, шокирующее явление. Даже если случится невозможное и количество жертв терактов вырастет в 100 раз, ущерб от них все равно будет в 2 раза меньше, чем от вождения в нетрезвом виде.

Третий тезис – о нашей разности – могут поддерживать только люди, вообще не знающие истории. Не будем ворошить прошлое – нам хватит и XX века. Большевизм в России, перекинувшийся на Кавказ, Среднюю Азию, в Восточную Европу, был религией более жесткой, чем самый радикальный ислам. Его апологеты убивали и умирали намного легче, его «эмиры» отправили миллионы не на милосердное отрубание головы, а на мучительную медленную смерть в лагерях. Агенты большевизма наполняли все страны мира, если не устраивая теракты, то совершая убийства. Официальной целью большевизма – прямо как у радикального ислама – было провозглашено покорение всего мира и установление всемирной жесточайшей диктатуры. Европейский фашизм от большевизма отличался лишь тем, что внес национальный фактор в радикальную идеологию.

Затем был Китай – маоизм, уничтоживший десятки миллионов жизней. Европа, казалось, излечилась, но совсем недавно на Балканах православным хватило территориального спора, чтобы начать вспарывать животы беременным католичкам и убивать детей на глазах родителей в количествах, которым позавидовало бы ИГИЛ. И уж совсем недавно 10 000 человек (включая 200 пассажиров малайзийского самолета) недалеко от центров православия и великой русской культуры погибли просто потому, что пара олигархов делила собственность, а пара политтехнологов зарабатывала начальнику рейтинг.

Нет, мы не разные. Мы все – обезьяны в тонкой человеческой коже. Стоит обстоятельствам чуть-чуть ее поскрести, и мы готовы резать, взрывать, умирать и посылать на смерть. Сегодня просто очередь ИГИЛ.

Проблема даже еще глубже. «Мы» и «они» – лучший способ сделать задачу неразрешимой. Пока мы не научимся ценить жизнь человека одинаково, вне зависимости от того, где он живет и на каком языке говорит, мы не сможем даже подойти к решению проблемы терроризма. Сегодня для нас терроризм – чудовищный акт агрессии, дикость и ужас. А для тех, кто приходит на территорию развитого мира с желанием убивать, гибель мирных граждан, женщин и детей – обычное событие: у многих убиты родственники, некоторые потеряли близких в результате демократизирующих авианалетов. Еще большее количество убеждено пропагандой, что все зло, весь ужас, вся боль и смерть, их окружающая, вызваны безбожниками из Европы и США, которые сперва их земли колонизировали, а потом, вынужденные покинуть их территории, тем не менее все время продолжают на них нападать. Не стоит упрекать их в близорукости – США никогда не колонизировали Россию, никогда не атаковали ее территорию, никогда не убивали ее солдат и мирных жителей, и тем не менее пары лет плохо сделанной пропаганды оказалось достаточно, чтобы большинство населения стало считать США врагом, бояться и ненавидеть американцев.