Михаил Веллер - Гражданская история безумной войны

И вот Сталин обожал не выполнять распоряжения Троцкого — а делать по-своему, или не обращать внимания. Троцкий кипел! В партийно-совнаркомовской табели о рангах они были формально равны: члены ЦК РСДРП(б) и министры (наркомы). И снять Сталина или заставить его — Троцкий не мог! И отчаянно жаловался Ленину! А Ленин его утешал, мягко пенял Сталину — и всё продолжалось!

В 1918 году Сталин сумел удержать Царицын, растянул Троцкому фронт и доставил много неприятностей. А в 1920, в польскую кампанию — Сталин отказался присоединить свое, южное крыло наступления — к северному, и силы не были концентрированы в один кулак, и поляки вломили красным на Висле, и Троцкий в бешенстве не простил Сталину этого никогда, и считал его лично виновником поражения кампании. Но товарищ Ленин Сталина защитил и прикрыл.

Уж больно много власти забрал товарищ Троцкий. Ишь ты, красный Бонапарт. Знаем мы, как часто военные лидеры революционных войск прибирали к рукам всю власть! Не-не, Троцкому нужен противовес, эдакое ядро на ноге, грозящее стать камнем на шее. В крайнем случае мы проживем без Польши, а вот без власти — шалишь! Ленин был — вождь, да!

И в противовес вождям — Троцкому, Зиновьеву, Каменеву — именно серого Сталина ставит Ленин генсеком в марте 1922 года.

Так что косноязычный униженный Сталин люто ненавидел вознесшегося говоруна Троцкого, что было очень полезно для равновесия власти. М-да. Но вот после смерти Ленина — конец товарищу Троцкому. Много о себе мнил. Не совсем понял сталинского к себе отношения. Ему бы Сталина сразу уничтожить! И история СССР пошла бы иначе. И ох да не слаще для нас…

Ах, кадры и страницы любимые: уходят интервенты, дымя пароходными дымами за горизонт — и в ликующие приморские города, в Николаев, Херсон, в Одессу-маму — входят красные колонны, усталые мужественные красноармейцы-освободители. Или еще: мужественные чоновцы ловят григорьевских бандитов — пьяные жадные и кровожадные шайки разбегаются по лесам, стреляя из обрезов. М-да. Так эти устало-освободительные красноармейцы и те коварно-жестокие бандиты одни и те же люди. Вот что такое пиар.

Летом 1918 бывший штабс-капитан Григорьев стал лидером одного из крупнейших центров народного сопротивления на Украине. Немецкий ставленник и аристократ гетман Скоропадский ему не нравился. И селянам не сильно нравился. И оппозиционный полевой командир Петлюра Григорьеву не нравился: какое-то занудно-командное социалистическое государство предлагал Петлюра. И оккупанты Григорьеву не нравились. И коммунисты сволочи: грабят селян и хотят посадить им на шею городской пролетариат.

А селяне, поделив землю, хотели жить вольно и никому не кланяться! Никому не позволять себя грабить! И в этой всей многовластной и безвластной смуте, когда являлись очередные нахлебники, крестьяне брали винтовочки и сбивались в отряды — гнать вон всех непрошеных!

Таким образом, партизанские отряды Григорьева контролировали на юге Украины территорию в десятки тысяч квадратных километров. Вот такой партизанский край. Чужие здесь не ходят. Подняв всех способных и оружных, можно было выставить до полуста тысяч штыков. Но обычно — ствол прикопан в огороде, а мужик ковыряется в своей земле.

И. До поры до времени Кремль это отлично устраивало. Пусть немцы, белые, петлюровцы и крестьяне-партизаны («зеленые») щиплют друг друга. Потом нам же легче будет.

А в начале 1919 григорьевцев потрепали интервенты (греческая дивизия и французский полк). И у батьки кончились боеприпасы. Навсегда. Взять негде!

И большевистские комиссары и эмиссары — убежденные, храбрые, пронырливые и пробивные — предложили Григорьеву союз. Предложили помощь, поддержку, патроны, винтовки, лекарей, ремонтную базу. Всю его повстанческую армию будем считать бригадой красного фронта. Потом стали считать дивизией. Григорьева — красным комдивом. А приказы командующего фронтом товарища Антонова-Овсеенко — будут простые: бить тех, кого селяне и раньше били. Просто координируем теперь совместные действия.

Таким образом. Уходят весной 1919 интервенты. И оставленные ими города — занимают григорьевцы! — имея на тот момент статус красных.

Дальше интересно и закономерно. В городах устанавливается Советская власть, проводящая советские законы и декреты. Григорьевцев хотят дисциплинировать и приводить к порядкам регулярной армии: вовсю идет «борьба с партизанщиной», т. е. с вольницей самоинициативных повстанцев. И начинают грести хлеб по селам — что приводит григорьевцев в ярость. И выкатывают красной дивизии Григорьева приказ самого товарища Троцкого: на Запад! в Бессарабию, в Румынию! помогать братьям, нести революцию в Европу!

Расчет Троцкого точен, как почти всегда. Или Григорьев уйдет на запад и в отрыве от родных мест сгинет, или совершит удачный рейд и внесет лепту в победу Мировой Революции, а там разберемся, или поведется на провокацию, не подчинится и даст приличный повод к репрессиям как мятежник и предатель, не выполняющий в армии военный приказ.

И уже в мае, перестреляв всех своих комиссаров, вырезав Советы и комбеды, уничтожая посланные в села продотряды, Григорьев вновь вольный атаман и защитник селянства, но теперь еще и злейший враг красных. (На него тонко натравят Махно, но рассказ об этой операции выходит за границы и формат нашего экскурса.)

Итого: большевики попользовались Григорьевым, сколько могли, установили Советскую власть в северочерноморских городах его штыками, а потом ликвидировали чужими руками. Вот что такое настоящая политика, господа либеральные болтуны!

Вот так красноармейцы пришли к Черному морю, стало быть.

И таких пчелок с бабочками было много.

Махно был союзником красных трижды, и тоже комбриг и комдив, и кавалер ордена Красного Знамени № 4, и собеседник Ленина, и его люди брали с Блюхером Перекоп. И трижды его цинично кидали, когда полагали уже не нужным, и трижды объявляли вне закона, но батько был живуч и восстановим феноменально и всякий раз поднимался. И он не верил большевикам, и они ему, но всякий раз союз был обоюдно выгоден — против белых, и более циничные и мощные большевики переиграли его, как в шахматы.

Григорий Котовский был в Бессарабии еще в 1900-е гг. чем-то средним между Робин Гудом и Ванькой Каином. Грабил он всех, кого имело смысл и возможность ограбить, а что-то из награбленного раздаривал бедным иногда и под настроение. Сидел он за грабеж и за изнасилование, а потребность в борьбе за всемирное дело трудящихся обнаружил в себе не ранее 1919 года, когда Партия, уже начинающая писать себя с большой буквы и подразумевать «Партию» уже не «частью», а как раз целым, — когда эта большевистская Партия станет рулить под свое знамя всех, кого можно использовать.