Антон Дельвиг - Статьи

С благородным образом мыслей и чувств всегда произведешь благородное, заслуживающее если не удивление, то наверное уважение. Низкие страсти лишают нас душевного спокойствия, без коего никакой талант ничего не сделает отличного. Поэзия есть добродетель, сказал известный поэт наш {3}. Эта добродетель, это спокойствие души видны во всех произведениях Валтер-Скотта. От них-то его сочинения нравственны без всяких предварительных намерений автора; ибо в душе, хорошо созданной, все положения жизни отражаются как-то наставительно и чисто: так очень обыкновенное местоположение на поверхности зеркального стекла представляется прекрасною картинкой. Предмет романа "Карл Смелый" менее разнообразен и любопытен, чем многие другие романы того же сочинителя, но искусство в нем видно одинаково. И в нем Валтер-Скотт, сверх обыкновенной романической занимательности, очаровывает читателей другою прелестию: он, так сказать, утоляет жажду нашего любопытства, рождающуюся при чтении строгой истории. Он сближает нас с оригинальными характерами, вскользь ею представленными по их малому влиянию на человечество, и мы перестаем роптать на ее разборчивость и важность. В пяти томах нами объявляемого романа мы узнаем домашним образом {4} Карла Смелого, Маргариту Анжуйскую и вдоволь наслаждаемся милым, беспечным нравом доброго короля Рене, забывавшего в идеальном мире всю бедность существенности.

Русский перевод г-на Шаплета, как и прочие его переводы, ясен и местами чист; но, к сожалению, мы нигде не заметили, чтобы наш переводчик воспользовался своим знанием английского языка. Он не старался передавать характеристику слога Валтер-Скотта, без чего для читателей все равно, с какого бы языка он ни переводил.

СПб., в тип. Департ. внешней торговли, 1830. (52 стр. в 8-ю д. л.)

На зло благомыслящим читателям борьба русских классиков и романтиков не утихает. Вряд ли Троянская война столько длилась и была сопровождаема подобным жаром. Нельзя даже предвидеть окончания сим прениям. В наших Ахиллесах заметно более остервенения, чем знания дела. Это важные политики немецких клубов, за пивом обсуживающие действия французов, взявших Алжир без их позволения. Это люди какого-то особенного мира, в котором течет доброе, бархатное пиво, а не время, поминутно обогащающее нас и новыми опытами, и новыми идеями. Наши классики лет с тридцать учат литературе по одним и тем же тетрадкам; наши романтики, справедливо осуждая их неподвижность, несправедливо гордятся незнанием оных тетрадок, без коих две-три хотя и новые, но не пережеванные мысли ни к чему им не служат, разве к большему омрачению слабого ума, дарованного им не всегда щедрою природою. Бывали у нас литературные споры, но спорщики были люди, отличные или необыкновенными талантами, или хорошею ученостию. Война Ломоносова, Сумарокова и Тредьяковского объяснила и определила многое в языке русском и потому имела добрые следствия. Состязания о старом и новом слоге {1}, после нескольких литературных соборов, кончились полезно и удовлетворительно для обеих сторон. Но вспомните, кто были и в сем прении предводителями? Довольно указать на почтенного председателя Академии Российской и на Карамзина, славою которого гордятся все истинные русские. Кто же спорит о классицизме и романтизме? Люди, которые никогда не были и не будут ни классиками, ни романтиками; журналисты, равнодушные так же к старому, как и к новому, неравнодушные только к числу своих подписчиков. Елена их не есть общая польза: они бьются, позабыв и стыд, и пристойность, из желания уничтожить своих товарищей и попасть в монополисты литературные. Это война ос, нападающих на пчелиные ульи, богатые медом, а не спор старого поколения, по законам природы остановившегося при запасе им собранных мыслей и не понимающего, каким образом новое поколение может идти далее. – Не замечая сих Мирмидонов, наша литература видимо усовершенствуется. Наши хорошие писатели советуются с просвещением века, изучают красоты в произведениях славных своих предшественников, и нет в поэзии рода ни древнего, ни нового, в котором бы они не пробовали сил своих и не заслужили одобрения просвещенных читателей. Видя в настоящем положении и счастливый ход литературы нашей, и жалкие драки наших журналистов, читатель, вероятно, полагает, что в комедии, нами разбираемой, выведены два журналиста, один старик, другой молодой. Старый вышел из моды, потому что он остановился на правилах своего Аристотеля, как голова его осталась в парике и ноги в сапогах с кисточками; молодой же отбил у него легкомысленных подписчиков модными картинками {2} и уверениями, что он идет рядом с веком, и на беду еще влюбился в дочь огорченного Классика. Девушка не прочь от такого жениха. Она любит, наряжаться, а будущий муж ее, издатель модного журнала, за каждое объявление о новых материях, шляпках, перчатках и пр. получает от продавцев значительные образчики в подарок. Как отказаться от такого обладания? Она во что бы то ни стало решается успокоить классический гнев отца и осчастливить Романтика. После нескольких смешных сцен ей все удается, и комедия кончится. – Так или иначе, но все из предмета войны наших классиков и романтиков следовало составить эту комедию. Г-н Мосальский не захотел воспользоваться тем, что ему само ложилось под перо. Происшествие комедии его ни на что не похоже; не наблюдения и опытность помогали ему созидать характеры: нет! он сам объявляет в 28 N "Сына отечества", что в комедии его все лица вымышленные, и тем еще хвалится. Вот почему герои его более созданы для жительства в желтом доме, чем для какой-либо сцены. Потому же дурны и актеры повести "Терпи, казак, – атаман будешь", несмотря что в "Северных цветах на 1830 год" О. М. Сомов ничего о ней не сказал дурного. Но если бы в "Обозрении" "Северных цветов" и была похвалена повесть г-на Мосальского, все бы это не помешало издателю "Северных цветов" и "Литературной газеты" иметь свое мнение и объявлять оное. Стихи и в повести и в комедии дурны. Кто захочет поверить сие замечание, тот может отыскать в "Северной пчеле" нынешнего года напоказ напечатанный отрывок из повести "Терпи, казак" и пр {4}. Рецензент журнала "Галатеи", разбирая комедию "Классик и Романтик", удачно выписал из нее два стиха, из коих заключающий пьесу

В уме, в таланте – вот в чем сила может послужить правилом для будущих комиков, а первый

Тьфу пропасть! толку не добьешься кратким отчетом о разбираемом сочинении {5}.

СПб., в тип. Александра Смирдина, 1830. (В 1-й ч. XXII – 262, во 2-й