Ольга Аленова - Чечня рядом. Война глазами женщины

Собралась я в считанные минуты. Обычно на мои встречи с чиновниками надевался классический шерстяной костюм, который перешила моя умелица мама из своего старого и который я очень любила. И на этот раз я не нашла ничего более подходящего для президентского брифинга. Такси довезло меня до КПП, а дальше пришлось идти пешком. Несколько километров плохой дороги, ведущей от КПП к базе, покрытой тяжелой, резиновой грязью, стали для меня открытием – до тех пор я не бывала на военных базах и не знала, что там бывает грязно.

Когда я добралась до места, где у костров грелись российские военные журналисты, на меня было жалко смотреть – сломанные каблуки, заляпанные грязью колготки и юбка. Журналисты – кто в бушлатах и камуфлированных штанах, кто в джинсах и теплых куртках – смотрели на меня, как на диковинного зверя. Я и сама ощущала себя не самым лучшим образом.

– На войну пришла? – подошел ко мне здоровый мужик в заляпанных грязью джинсах и толстом свитере.

– Пришла на пресс-конференцию Путина, – пролепетала я.

– А-а, – протянул мужик. – Тогда понятно.

Надо мной подшучивали. Не то чтобы зло, но меня задевало. А Путин все не прилетал. И я решила вернуться в город, чтобы переодеться. Я страшно боялась опоздать, но чувствовать себя глупой куклой в этой дружной мужской компании было невыносимо. Мне бросили вызов, и я его приняла.

Я успела. Я вернулась на аэродром в джинсах и кроссовках, уже другим человеком. Отныне это стало моей повседневной одеждой.

Путин прилетел, когда его уже отчаялись ждать. Поздно вечером, когда мы, замерзшие, сидели у костров, прибежал какой-то военный и крикнул:

– Быстро выставляйте камеры, через пять минут он будет здесь!

Я не помню, о чем говорил Путин. Он говорил что-то такое, чему я сразу поверила, что пора защитить свой народ от угроз и вылазок бандитов. Что пора стать сильнее. Что нельзя терять Кавказ, за который Россия отдала так много жизней.

Я почувствовала: он поможет моему городу, моей республике, он поможет всей стране стать сильной и свободной. Я была совсем глупой маленькой девочкой, которая верила в добрых волшебников. В тот день на Моздокском аэродроме будущий президент начал свою войну. А я – свою.

Несколько месяцев после этого я ездила в приграничные районы Чечни, куда были введены войска. Слушала истории немногочисленных казаков в казачьих станицах Шелковской, Ищерской, Стодеревской – это были леденящие душу истории о расправах над русскими в этих селах. Ходила на могилы тех, кто не дожил до этого дня. Смотрела в испуганные лица русских старух, которые просили забрать их с собой, «в Россию». Я понимала, что все правильно – войска идут в Чечню, чтобы спасать этих людей.

На военную базу в Моздоке стекались новости, как официальные, в виде информационных сводок Минобороны, так и неофициальные – те, которые приносили «счастливчики», побывавшие в Чечне. Съемочные группы официальных телеканалов периодически покидали аэродром на военных вертолетах, чтобы увидеть и отснять армию, продвигавшуюся к Терскому хребту. Остальные отчаянно им завидовали, заискивали перед пресс-службой и пили водку с полковниками, контролирующими журналистов. Мне, не пьющей водку и не ругающейся матом, не было места в пресс-службе. А слушать рассказы телевизионщиков, вернувшихся с передовой, порой было просто невыносимо.

К ноябрю на базе не осталось ни одной съемочной группы, которую я не просила бы взять меня с собой в Чечню.

– Я буду носить штатив, только возьмите, – упрашивала я.

Мне отвечали, что взяли бы, но пресс-служба будет против, а портить отношения с ней нельзя. Возглавлявший тогда пресс-службу полковник Фирсов из Минобороны, кажется, поставил себе цель – ни за что не выпустить меня с территории военной базы. То ли его не устраивал мой статус стрингера, то ли просто то, что я женщина.

Помогли ребята с телевидения Северо-Кавказского военного округа – корреспондент Слава Алимичев и оператор Дима Олиференко. Видя, что я каждый день бьюсь лбом о стену, Слава как-то сказал:

– Завтра приходи на базу пораньше, борт идет на Терский хребет. Мы тоже летим. Попробуешь с нами.

в шесть утра я была на аэродроме. Полковника Фирсова здесь не было, и это был хороший знак. Зато были человек десять журналистов центральных телеканалов, и это было явно не в мою пользу: вертолет МИ-8 может взять на борт от силы 20 пассажиров, а учитывая, что с нами летели еще военные, мои шансы улететь сокращались. Пресс-секретарь командующего Западной группой войск Натиф Гаджиметов, запрыгивая в вертолет, сказал:

– Тебя не возьму. Там холодно, грязно и спать негде, а летим с ночевкой.

– Ну, солдаты где-то же спят! – в отчаянии сказала я.

Гаджиметов только усмехнулся:

– Места на борту все равно нет.

– Да у нее выдержки побольше, чем у тебя, – вступились Слава с Димой. – А место ей найдем.

И я полетела – да здравствует журналистская солидарность!

В тот первый мой вылет мы оказались на позициях Западной группы войск на Терском хребте поздно вечером. Оказалось, что это уже не совсем передовая, потому что войска ушли дальше, заняв Ачхой-Мартан и застряв под ожесточенно сопротивляющимся Бамутом, но ставка командования располагалась здесь, на хребте, и генерал Шаманов в этот день был здесь же.

– Сегодня спать, а завтра провезем вас по позициям, покажем, как они тут от нас оборонялись, – сказал Гаджиметов.

Нас устроили в огромной палатке, где уже жили человек десять солдат. Посреди палатки стояла буржуйка, в нее подкладывали дров и поливали их соляркой – горело хорошо, но дышать было просто невыносимо. Вместо кроватей был большой и длинный, сколоченный из досок, топчан, и на нем предстояло разместиться и хозяевам палатки, и гостям. Я растерялась, только сейчас поняв, что имел в виду Гаджиметов, говоря о том, что спать негде. Друзья меня успокоили.

– Ляжешь между мной и Димкой, – сказал Славка, – в обиду не дадим.

Не то чтобы я боялась кого-то в этой палатке. Просто до сих пор подобная ситуация показалась бы мне абсурдной.

Еще более абсурдным показалось бы приглашение генерала Шаманова, полученное мной, никому не известным стрингером, в то т же вечер. Дело в том, что интервью с командующим группой войск «Запад» добивались все прилетевшие со мной телевизионщики. Но генерал – видимо, в силу природной скромности – сказал, что не готов к общению с телевидением и согласен встретиться только с газетчиками. Из газетчиков была только я, и Натиф Гаджиметов, весело ругаясь и называя меня хитрюгой, повел к генералу.

Это был мой первый эксклюзив.

Генерал ужинал в своем кунге. Этот кунг отличался от остальных – две комнаты, ковер на полу и хорошо сервированный стол.