Савелий Дудаков. - История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв
- Название:История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Савелий Дудаков. - История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв краткое содержание
Под общей редакцией Д. А. ЧЕРНЯХОВСКОГО Издание осуществлено при содействии Фонда Дж. Сороса за счет средств автора Дудакова С. Ю. OCR и вычитка: Давид Титиевский, сентябрь 2008 г., Хайфа. Книга выложена в Библиотеке Александра Белоусенко по просьбе автора, Савелия Юрьевича ДУДАКОВА Автор предлагаемой читателю книги, известный израильский ученый Савелий Дудаков подробно и корректно проанализировал особенности развития литературы и общественно-политической мысли России второй половины XIX – начала XX в. Особое внимание уделяется массовой беллетристике этого времени, произведениям ныне забытых писателей -"второго ряда" Вс. Крестовского, Б. Маркевича, С. Эфрона, Н. Вагнера и др. Незабвенной памяти профессора Шмуэля Эттингера
История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Надо сказать, что некоторые страницы романа Нарежного читал, без сомнения, с особым интересом Л. Толстой, ибо описания приема в ложу, равно как и насмешливое отношение к "братьям", очень похоже обыграно обоими писателями, разделенными более чем полувеком.
В смысле совмещения еврейской и масонской тематики интересен почти забытый к 70-м годам XIX в. А.Ф. Вельтман, чей роман "Странник" (1831), демонстрируя, пусть и поверхностное, однако вполне реальное знакомство с бытом молдавских евреев, тем не менее содержал мистико-масонскую атрибутику и романтически приподнятую манеру повествования11.
Извозчик Берка, сопутствующий главному герою в его "странничестве" и поисках "неведомой девы" (Софии), выполняет в романе двойную роль: с одной стороны, Берка – заурядный слуга, готовый или не готовый возить квартирмейстера в его переездах с места на место, а с другой – он владетель некоей мистической тайны и увлекает своего хозяина в "таинственные миры". О первом облике извозчика автор повествует с иронией и добродушием: "Глубоко вздохнул я и проснулся. Смотрю. Где я? – лежу в фургоне, лошади, распряженные, спокойно едят сено. Вправо лес; влево… шум… уединенная корчма… Где же мой Берка? мошенник!
Иду в корчму – в корчме все пьяно!
И Берка пьян! Ну, как тут быть?!
Он Мордехея от Амана
Не мог, бездельник, отличить!
Подобный растах* не был в плане!
Вот я к жиду: "Впряжешь ли кляч?"
Что ж жид в ответ? "Ни, шабес, пане!"
*Растах – остановка в пути (примеч. изд.) 12.
О, счастлив тот, кто не горяч!
Но если б и его заставить
В корчме с жидами шабаш править???
Я посмотрел бы!!!
Характерная деталь – повальное пьянство в корчме в общем-то евреев-трезвенников – приурочена Вельтманом к определенному событию: в праздник Пурим благочестивый еврей должен напиться так, чтобы не отличать проклятий Аману от благословений Мордехаю. Одно это уже свидетельствует о знании автором еврейских обычаев и еврейских праздников.
Особенно интересна "мистическая глава" ССLХII. В ожидании "приближения вещественного я" герой оказывается в неведомом мире, атрибутами которого, по всей видимости, должны были стать буквы древнееврейского алфавита, трактуемые в духе Каббалы, с которой Вельтман был безусловно знаком: "Налево показались строения.
– Какое это селение? – спросил я у извозчика.
– Алеф! – отвечал он" 13
"Алеф" – первая буква (в астрологическом значении означает – мать), является мистическим синонимом: "мир божественный" 14. Здесь, в этом таинственном мире, буквы древнееврейского алфавита оказываются рефреном мистических событий, одним из которых становится бракосочетание героя с девой (видимо, Софией. – С.Д.): «"Не смея поднять своих взоров, я заметил, что прекрасное юное создание показало мне рукою, чтоб я сел… Все молчали, взоры всех были обращены на меня… Нетерпение подействовало… "Я не знаю, какое божество обратило на меня благосклонные взоры свои и доставило мне счастье быть здесь?" – произнес я тихо, обращаясь к молчаливой, прелестной деве. Она взглянула на меня нежно, и слово "Алеф!" вырвалось со вздохом из уст ее. "Алеф! Алеф!…" – раздалось по всей зале шепотом.
Холод ужаса пробежал по мне.
– Не понимаю таинственных слов, – продолжал я, – здесь все таинственно для меня; объясните мне или позвольте удалиться от этих очарований.
"Бэт!" – произнесла тихо девушка. "Бэт! Бэт! Бэт!"- повторилось тихо тысячами голосов.
Я вскочил. "Этого я не в состоянии вынести", – вскричал я.
"Гиммэль!" – вскричала девушка и бросилась в мои объятия. Я онемел.
"Гиммэль! Гиммэль! Гиммэль!" – раздалось громко по всей зале.
Вдруг явился старец в белой одежде; из-под двурогой шапки древних жрецов снежные власы покоились по плечам. Он подошел ко мне, взял мою руку, вложил в нее руку девы и начал произносить медленно: "алеф, бэт, гиммэль, далэт, гэ, вув, зайн, хэт, тэт, йот, каф, ламэд, мэм, нун, самэх, айн, пэ, цадэ, куф, рэшь, шин, таф!"
Все присутствующие повторяли эти слова. Ужас обнял меня, в глазах темнело, день исчез, все покрылось тьмою. Рука девы холодела в руке моей…
– Уф! – вскричал я и проснулся…
– Боже мой! это все было во сне! – произнес я и вскочил с радостью, что отделался от алефа, бэта, гиммэля и от всех букв еврейской азбуки" 15.
Конечно, толкование этой главы может быть различным. Вместе с тем, критика встретила роман Вельтмана довольно благожелательно, а Белинский назвал даже включенную в роман поэму "Эскандер" одним "из драгоценнейших алмазов нашей литературы" 16. Сам Вельтман, посылая Пушкину свою книгу, подчеркивал, что по ней трудно понять, "блуждал я или блудил" 17.
Совсем другим по смыслу и по тенденции было творчество Ф.В. Булгарина (1789-1859), который одним из первых русских литераторов выступил с осуждением российского еврейства как такового. В 1829 г. в Санкт-Петербурге был издан нравственно-сатирический роман "Иван Выжигин", принесший автору славу "первого прозаика" России.
Ф.В. Булгарин родился в польской семье и учился в привилегированном кадетском корпусе Петербурга, несмотря на то, что его отец (друг Костюшки) был сослан в Сибирь за убийство русского генерала. Поступив на военную службу, Булгарин участвовал в сражениях 1805-1807 гг., а затем дезертировал из русской армии и бежал в Варшаву, поступив офицером в польский легион, с которым участвовал в итальянской и испанской кампаниях. В 1812 г. польский легион вошел в состав корпуса Удино, действовавшего в Литве и Белоруссии. Как известно, после занятия Парижа в 1814 г. Александр I дал "разрешение польским войскам, сражавшимся под знаменами Наполеона, возвратиться в Польшу, со своими командирами и со своими знаменами" 18. Среди "реабилитированных" был и Ф.В. Булгарин (как ему удалось избежать расстрела за дезертирство из русской армии – осталось неизвестно). После кратковременного проживания в Варшаве он в 1820 г. переехал в Петербург на постоянное жительство.
По всей видимости, антиправительственные настроения в русском обществе сыграли немалую роль в том, что бывший дезертир, с оружием в руках воевавший против императорских войск, был с доверием принят оппозиционными кругами. Именно в это время Булгарин познакомился и сдружился с К. Рылеевым, А. Грибоедовым, В. Кюхельбекером и др. Напуганный репрессиями, казнями и ссылками, Булгарин после разгрома восстания декабристов стал негласным агентом III отделения, прикрыв свою осведомительскую деятельность службой в Министерстве просвещения на должности чиновника по особым поручениям. Однако уже в 1829 г. от бывших "арзамазцев" Д.В. Дашкова и Д.Н. Блудова, ставших при Николае I министрами, Пушкин и его друзья узнали о работе Булгарина "по совместительству" 19.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: