Лев Поляков. - История антисемитизма.Эпоха знаний

При этом следует заметить (и мы к этому еще вернемся), что в этом своем мифологическом качестве международное еврейство стремилось погубить родину одновременно во всех воюющих странах; оно не могло выступать в качестве союзника ни одного христианского народа!

В свете сказанного выше само собой разумеется, что каков бы ни был патриотизм немецких евреев, эта перепись не могла вызвать рост их симпатий к германским военным лидерам. Конечно, военное министерство оправдывало необходимость этой переписи стремлением статистическими данными опровергнуть слухи о том, что военнослужащие-евреи обычно устраивались в штабах или в тылу. Но несмотря на возможное значение результатов этой переписи, они никогда не были преданы гласности, а в некоторых призывных округах все евреи, освобожденные от воинской повинности, должны были предстать перед контрольными советами, кроме того стали отзывать с занимаемых ими постов еврейских военнослужащих, прикомандированных к тыловым структурам, так что военное ведомство было вынуждено уточнить, что речь отнюдь не шла об «отстранении евреев от их должностей», но исключительно об их переписи,

В результате традиционный ров между «армией» и «евреями» моментально превратился в пропасть. Более того, идея военных послужила образцом для подражания. 19 октября лидер католического «Центра» Эрцбергер потребовал в Рейхстаге провести расследование касательно евреев, занятых в канцеляриях и ведомствах военной промышленности. В развернувшихся за этим дебатах он следующим образом обосновывал свое предложение: «Поскольку утверждалось, что евреи и социал-демократы господствуют в германской империи, то следует поставить вопрос о конфессиях». При этом один католический депутат с иронией заметил, что он должен заявлять о своей религиозной принадлежности, даже останавливаясь в отеле.

В тылу патетический старец Герман Коген говорил об «ударе ножом в сердце…» и даже о том, что «можно прийти к ужасному подозрению о попытке поколебать еврейский патриотизм, чтобы избежать компрометации немецких представлений о евреях и причинах ненависти к ним». На фронте депутат Хаас, произведенный в лейтенанты в 1914 году, следующим образом резюмировал общее отношение к происходящему своих единоверцев: «Мы получили особую метку и стали солдатами второго сорта», а еврейские унтер-офицеры удивлялись, что рядовые продолжали им подчиняться. Молодой доброволец Эрнст Симон, в 1914 году радовавшийся возможности «влиться в единый поток национальной судьбы», констатировал в 1916 году, что перепись «была крайне популярной и выражала подлинные чувства» – что привело его в ряды сионистского движения. Но Ратенау удалось гораздо лучше выразить позицию большинства, когда он воскликнул: «Пусть другие отправляются основывать государство в Азии, ничто не влечет нас в Палестину».

Историк В. Йохман заметил: «Большинство евреев решили бороться за лучший и более справедливый порядок, а при нынешнем положении вещей это могла быть только парламентская демократия». Резкое падение их пожертвований на военные цели достаточно красноречиво говорит об их чувствах.

Революция 1917 года в России создала новую и еще более взрывоопасную ситуацию, которую легче правильно понять, если вспомнить, что еще революция 1905 года рассматривалась окружением императора как «еврейская».

С самого начала военных действий правительство Вильгельма II пыталось парализовать или ослабить Россию путем активизации революционных и национальных движений. Его основными агентами были Александр Гельфанд-Парвус и эстонец Кескула: первый, сам бывший меньшевик, предлагал действовать через меньшевиков, тогда как второй, более дальновидный, ставил на Ленина, с которым с сентября 1915 года он разрабатывал в Швейцарии проект сепаратного мира, однако именно имя первого из них сохранилось во всемирной истории благодаря антисемитским страстям. Февральская «буржуазная» революция 1917 года сделала эти планы вполне реальными. Проект Кескулы 1915 года стало возможным претворять в жизнь, «экстерриториальный» поезд был предоставлен в распоряжение Ленина и его друзей; однако, с другой стороны, европейские отклики на призыв Петроградского совета «за мир без аннексий и контрибуций» (27 марта) вызвали явное беспокойство у немецких властей. В самом деле, 6 августа социал-демократическая партия, отмежевавшись от своего «левого крыла» (куда входили Роза Люксембург и Карл Либкнехт), выступила за мир без аннексий. За этим последовали забастовки и даже первый мятеж матросов в Киле «по русскому образцу» (июнь-июль 1917 года). Большинство депутатов Рейхстага все более проникалось духом протеста и 19 июля проголосовало за знаменитую «мирную резолюцию» без аннексий.

На это незамедлительно последовала бешеная реакция милитаристского лагеря, группировавшегося вокруг верховного командования, крупных промышленников, пангерманистов Класса и других бесчисленных патриотических и «народных» объединений. Люден-дорф приказал раздавать во всех воинских частях брошюру «Будущее Германии после хорошего или плохого мира», в которой доказывалось, что в случае плохого мира, достигнутого в результате компромисса, Германия, придавленная тяжестью долга в сто семьдесят миллиардов, попадет в экономическое рабство, тогда как в противоположном случае «за все заплатит враг». Подобные сочинения издавались в огромном количестве, при этом был неизбежен антисемитский уклон, который одна еврейская газета описывала следующим образом:

«Рейхстаг голосует за резолюцию о мире, не устраивающую пангерманистов, – это еврейская резолюция; Рейхстаг в целом не имеет чести нравиться антисемитам, – это еврейский рейхстаг; мир компромиссов им противен, – это еврейский мир…»

Угрожая отставкой, Людендорф и Гинденбург добились отстранения «еврейского канцлера» Бетман-Гольвега. В течение лета 1917 года «евреи, окопавшиеся в тылу», стали «революционными евреями», и здесь уже их личная позиция не имела особого значения: жертвами нападок без разбора оказывались как противник аннексий Теодор Вольф из «Berliner Tagebhtt», так и воинствующий Георг Бернгард из «Vossische Zeitung». Разумеется, некоторые немецкие евреи были революционерами, но поскольку всех революционеров подозревали в том, что они евреи, то другие также становились революционерами во все возрастающем количестве в соответствии с неумолимыми законами диалектики, которые до этого проявились в царской России и которые после 1967-1968 года сделали «сионистами» столько евреев, особенно во Франции.

Сразу после Октябрьской революции высказывания некоторых вершителей судеб немецкого народа стали граничить с бредом. Причем этот бред за несколько недель распространился в общеевропейском масштабе: принимая специфические формы в разных странах, он во всех случаях отражал отказ признать, что столь всеохватывающее и скандальное нарушение установленных порядков могло произойти без вмешательства оккультных сил, которые могли быть только еврейскими силами, поскольку среди большевиков было некоторое количество евреев. В этой связи следует процитировать меморандум, составленный весной 1918 года полковником Бауэром, который в это время был представителем Людендорфа в Берлине: «Переговоры с евреями в Брест-Литовске имели большую ценность, поскольку на них хвастливый еврей Троцкий открыл нам цели международных тайных обществ… [Эти общества] присвоили себе право вмешиваться в судьбы народов, подстрекая к политическим переворотам. Это означает, что священный долг монархических государств состоит в том, чтобы сражаться за монархические принципы даже за пределами собственных границ». Итак, основная идея осталась той же, что и у русского министра Ламсдорфа в 1906 году: монархи всех стран, соединяйтесь!