Лев Поляков. - История антисемитизма.Эпоха знаний

Они разбросаны среди всех народов, но никогда не смешиваются с ними; у них нет больше лидеров, но они по-прежнему составляют народ; у них нет больше родины, но они по-прежнему ее граждане… » (Мы приносим благодарность уважаемому хранителю архива библиотеки Невшателя М. Ж. Бьяди, который любезно предоставил нам копию этой страницы.)

Не менее оригинальным выглядит и мнение Руссо о «еврейском мудреце», т. е. об Иисусе. Совершенно естественно, что в этом контексте он отвергает свидетельства евреев: «из лона самого яростного фанатизма возникла самая возвышенная мудрость, и простота самых достойных добродетелей увенчала самый презренный народ на земле». Однако историческая миссия Иисуса, как Руссо ее себе представляет, странным образом похожа на ту, которую в следующем столетии сумеют осуществить апостолы сионизма; «Иисус, которого не признавал этот век, потому что он не достоин познать его, Иисус, который умер, потому что хотел создать знаменитый и добродетельный народ из своих презренных соотечественников… » (По ироническому замечанию Гримма «Руссо был христианином подобно тому, как Иисус Христос был иудеем». ) Руссо развивал эту мысль следующим образом:

«Его благородная цель заключалась в том, чтобы возвысить свой народ, снова сделать его свободным, народом, который был бы достоин этой свободы. Именно с этого следовало начинать. Глубокое изучение законов Моисея, усилия, направленные на то, чтобы пробудить в сердцах воодушевление и любовь к этим законам, показали поставленные цели в той мере, в какой это было возможно, чтобы не встревожить римлян. Но его подлые и трусливые соотечественники вместо того, чтобы слушать его, возненавидели его именно за его гений и добродетель, которые служили упреком их недостойности… »

В целом нет ничего удивительного в подобных взглядах этого вечного нонконформиста, презиравшего модных философов, которых он называл «яростными проповедниками атеизма и крайними догматиками», заклятый враг Вольтера, которому он бросил: «Месье, я вас ненавижу». Помимо естественной симпатии преследуемого мыслителя к преследуемому народу, эти взгляды отражают сейсмографическую чувствительность человека, который, возможно, был первым, кто предчувствовал опасность «философской инквизиции, более тонкой, но не менее кровавой, чем прежняя». Следует заметить, что у Руссо не было преимуществ атакующего и что на фоне неустанной пропаганды Вольтера его защитительные речи не всегда были достаточно весомы, тем более что борьба была неравной. Арсенал занимательных и разнообразных псевдоаргументов гораздо легче увлекает воображение, чем доводы разума и добродетели.

Одна из самых забавных реликвий века Просвещения – это экземпляр «Эмиля» с пометками Вольтера. Тридцать одно замечание, по большей части презрительные, относятся к «Исповеди са-войского викария», составляющей третий том «Эмиля», но они сгруппированы по разным местам таким образом, что можно предположить, что наш герой [Вольтер], заявлявший, что «невозможно читать этот абсурдный роман», пропустил то место, где Руссо выступает в защиту иудаизма. Удивительно, что возникает сожаление по поводу этой небрежности, которая, вероятно, лишила потомков литературного фейерверка. Полтора века спустя Шарль Морра попытался выступить в качестве «Вольтера, просвещенного антисемитским гением Запада», чтобы высказать всю правду «авантюристу, вскормленному библейскими истинами», как он называл несчастного Руссо:

«Он вступил [в цивилизацию французов] как один из этих бесноватых, исторгнутых из чрева пустыни, одетых в рубище, которые бродили по улицам Сиона с меланхолическими завываниями; вырывая на себе волосы, разрывая свои лохмотья, смешивая свою еду с отбросами, они марали своей ненавистью и презрением каждого встречного… Его ничто не могло и не должно было сдерживать. Он прибыл из одного из тех уголков мира, где уже на протяжении двух столетий бурлили всевозможные смеси иудео-христианской анархии… »

В этой связи можно спросить себя, какое воздействие производили во Франции и по всему миру из поколения в поколение диатрибы Вольтера и защитительные речи Руссо. По самой природе вещей эти речи, похоже, обладали силой убеждения, не меньшей, чем обвинения Вольтера. Следует также иметь в виду, что мы воспроизвели здесь все тексты одинокого странника, в которых он прославлял имя Израиля, но лишь маленькую часть тех, где господин из Ферне подвергает это имя уничижению.

Можно думать, что влияние речей Вольтера, или, точнее, их слушателей, было тем больше по той причине, что Вольтер вошел в историю не как антисемитский подстрекатель, а как поборник терпимости, глашатай демократии, и именно здесь источник его авторитета. Комментаторы, издатели и преподаватели обычно избегают упоминаний об антиеврейских остротах и произведениях защитника Каласа. Тем не менее эти тексты продолжают существовать и, конечно, в подходящий момент находят себе применение, поддерживая огонь «антисемитского духа Запада», духа, который, возможно, является лишь специфическим выражением отношений человека Запада с Богом.

Хрупкий Дидро, который всю свою жизнь вел борьбу против религии откровения, лишь мимоходом касался еврейского вопроса, например, чтобы показать, что постоянство этого народа никак не связано со сверхъестественными причинами («разум говорит, что, напротив, вступая в брак и рожая детей, еврейский народ должен продолжать существовать» и т. д. ). Что же касается нападок на евреев, то наш герой был выше этого. Обратимся к основному труду его жизни – «Энциклопедии». Этот грандиозный манифест поднимающейся буржуазии явился плодом усилий более двухсот сотрудников с самыми разнообразными взглядами. В интересующем нас аспекте можно легко заметить, что, когда речь заходит о евреях, а это происходит по многим поводам или без специальных поводов, то чаще всего это бывает для подтверждения каких-то положений, при этом логика доказательства в большинстве случаев требует негативного к ним отношения.

Любопытно, что исключением из этого правила, т. е. примером наиболее благоприятного отношения к евреям, является статья, в которой меньше всего можно было ожидать подобного подхода, а именно большая статья «Ростовщичество». Целью автора статьи, экономиста Феге (Faiguet), было доказательство абсурдности запрета ссуды под проценты. Вместо того чтобы открыто критиковать антиростовщические заповеди Библии, автор предпочел искать аргументы в разнице во времени и обычаях, что привело его к описанию евреев древности в идиллических тонах:

«Эта простота нравов противоречит нашей роскоши (… ) Из этой разницы следует, что практика беспроцентных ссуд была более строгой обязанностью для иудеев [древности], чем для нас. К этому можно добавить, что, учитывая влияние законодательства на повседневные обычаи, подобная практика была для них более естественной и легко осуществимой, тем более что их законы и порядки поддерживали в народе особый дух единства и братства, который невозможно обнаружить у других народов. В самом деле, эти законы больше отражали дух доброты и равенства, который должен царить в большой семье, чем ситуацию господства и превосходства, которые кажутся необходимыми в крупном государстве… »