Лев Поляков. - История антисемитизма.Эпоха знаний

Возможно, читателю последней четверти двадцатого века будет нелегко понять, как блестящий эрудит Вернер Зомбарт, который был одним из основателей экономической истории, мог смотреть на себе подобных взглядом зоотехника. Но именно это наглядно показывает, до какой степени «ветеринарная философия» Третьего рейха успела «получить права гражданства среди элиты Германии Вильгельма. Большинство авторов допускали a fortiori психофизиологическую дифференциацию мезшу «семитами» и «арийцами», так что предметом дискуссий оказывались преимущественно соответствующие расовые характеристики, а среди немецких евреев очень многие сами относили себя к категории низшей расы. Часто речь шла о трагически раздвоенном патриотизме, который в эту эпоху определялся формулой: «Патриотизм евреев заключается в ненависти к самим себе»; эта формула дополняла цитированную выше формулу Шопенгауэра, но не противоречила ей. Мы уже приводили в других местах многие примеры такого рода; сейчас ограничимся наиболее захватывающим из них.

Для нашей темы существенно, что Отто Вейнингер появился на свет в Вене, самом горячем германском очаге антисемитской активности и единственном европейском городе, в котором всеобщие выборы привели к власти в 1897 году антисемитский муниципальный список. В это время Вейнингеру было семнадцать лет; вскоре после этого он приступил к работе над психофилософским трактатом, который принесет ему известность, но не счастье. После тщетных поисков утешения в крещении он покончит с собой в возрасте двадцати четырех лет. Его труд называется «Пол и характер» (Современное русское издание: Москва, «Терра», 1992. (Прим, ред.)). В нем на протяжении пятисот страниц анализируется моральная и интеллектуальная неполноценность женщин: в завершение он выносил еще более суровый приговор евреям с той только разницей, что женщина по крайней мере верила во что-то, а именно в мужчину, тогда как еврей был полностью лишен веры. Если Вейнингер специально уточнял, что иудаизм был в его глазах «лишь направлением ума, психической структурой, которая могла быть присущей любому человеку, но нашла в историческом иудаизме свое самое грандиозное воплощение», это отнюдь не подрывало сформулированный им принцип контраста между бесконечностью германцев и пустотой Израиля. Его книга завершалась апокалипсическим призывом;

«Род человеческий ждет нового основателя религии, и борьба приближается к решающей стадии, как и в первом году нашей эры. Человечество снова стоит перед выбором между иудаизмом и христианством, коммерцией и культурой, женщиной и мужчиной, родом и личностью, ничтожеством и ценностью, небытием и божеством. Это два противоположных царства, третьего царства не существует…»

Мессия, приход которого он возвещал, засвидетельствовал ему свою признательность. «Он был единственным евреем, достойным жизни», – сказал о нем Гитлер в период претворения в жизнь «окончательного решения».

Можно также процитировать молодого германиста Морица Гольдштейна, который также принимал на свой счет распространенные концепции германо-иудейского конфликта, но иначе на них реагировал, хотя и едва ли в менее саморазрушительной манере.

«Становится все более и более очевидным, – писал он в 1912 году в нашумевшей статье, – что немецкая культурная жизнь постепенно переходит в еврейские руки. Это совсем не то, чего ждали и к чему стремились христиане, когда они открыли доступ к культуре париям, жившим среди них… В результате мы столкнулись с проблемой: мы, евреи, оказались в роли распорядителей духовных благ народа, который отказывает нам в правах и способностях, необходимых для осуществления этой задачи».

За этим следовало описание того, как одна сфера за другой или одна муза за другой попадали под это господство, – описание, сходное с тем, которое делали Зомбарт, Гартман и многие другие, т. е. преувеличенное в таких масштабах, которые невозможно оценить, и к тому же в области, где господствует субъективизм, обостряемый до предела игрой противоречивых страстей, той самой Hassliebe («ненавистью-любовью»), самым показательным примером которой остаются отношения между Рихардом Вагнером и его еврейскими исполнителями и поклонниками. Со своей стороны Мориц Гольдштейн также поддался вагнерианским миазмам, что особенно заметно в заключении, где он обострял весьма животрепешущую проблему, бросая вызов всем подряд, как немцам, независимо от того, были ли они за или против евреев, так и ассимилированным евреям, которые «затыкали себе уши»:

«Мы сражаемся на два фронта. Наши врага – это. с одной стороны, германо-христианские завистники и глупцы, превратившие слово «еврей» в оскорбление, чтобы квалифицировать как «еврейское» все то, что связано с евреями, и таким образом марать и дискредитировать их. Мы не можем недооценивать этих лидеров и их последователей; они более многочисленны, чем сами это думают, и каждый немец, не желающий иметь с ними ничего общего, должен очень внимательно посмотреть, не имеет ли он это общее вопреки собственному желанию. С другой стороны находятся наши худшие враги – евреи, которые ничего не желают видеть… Это их следует оттеснить со слишком заметных позиций, где они создают ложный образ евреев, это их следует заставить замолчать и постепенно свести их на нет, чтобы все мы, обычные евреи, могли радоваться жизни единственным способом, благодаря которому человек может чувствовать себя гордым и свободным: открыто давать отпор равному противнику».

По духу этой статьи очевидно, что речь идет о воображаемой дуэли, т. е. о самоубийстве. Гольдштейн писал, что вскоре после публикации этой статьи, вызвавшей бурные разнообразные реакции, он попытался обратиться к сионизму, но не смог решиться пойти до конца и испытать связанные с этим тяготы. Тогда он ограничился тем, что в качестве видного германиста, каковым он являлся, стал руководить изданием в Берлине собрания классических авторов до тех пор, пока история не распорядилась по-другому. Вскоре после своей отставки он пережил ужасный сюрприз, когда увидел, что его эссе 1912 года было полностью опубликовано в одном из первых официальных антисемитских изданий Третьего рейха «Евреи в Германии» (1935) под заголовком «Евреи как распорядители немецкой культуры…»

Два сочинения, опубликованные соответственно в 1871 и 1873 годах предшествовали развязыванию антисемитской пропаганды в Германии и Австрии. В обоих сочинениях использовались уже хорошо известные аргументы, но повторяемые в прессе и обсуждаемые на публичных собраниях эти аргументы могли на этот раз получить гораздо более обширную аудиторию, чем любые публикапии до XX века.