Николай Лесков - Русские женщины и эмансипация

Следуя разумному закону, исключающему в жизни народов явления чисто случайные, беспричинные, непоследовательные и безусловные, нам кажется, всего прямее искать корень этой веры американцев в способности своих женщин в тех особенностях, при которых устраивалась и слагалась историческая жизнь новых поселенцев. Жизнь их с первого шага на американский материк поставила женщин совершенно не в те условия, в каких они находились в старом отечестве. Она призывала их ко множеству таких занятий, которые по условиям европейской жизни составляли всегдашнюю, исключительную привилегию мужчин. Такое деление труда, какое было весьма естественно в густонаселенной Великобритании, оказалось совершенно невозможным относительно малолюдной Америки. Дела было много — рук мало. Некогда было думать о делении труда по полам, закон необходимости указал на раздел его по способностям. Женщина стала делать все то, что она может сделать, а не то только, чем, по европейским понятиям, прилично заниматься ее полу. Таким образом, она, может быть сама того не замечая, скоро сделалась необходимым общественным деятелем, самостоятельно возвышающим уровень и домашнего, и общественного благосостояния. С умножением рабочих рук, с изменением других обстоятельств круг женской деятельности все раздвигался шире и шире: они являлись врачами, учеными, техниками, воспитателями, литераторами, благотворителями (не иллюзорными, каких мы видим в некоторых просвещенных странах, славящихся широкими натурами своих обитателей); и мужчинам не казалось это странностью, опасным нарушением гармонии общества, конечно, потому, что они уже прежде незаметно привыкли видеть своих женщин за теми занятиями, к которым они считали себя способными. Американцы были фактически убеждены в силе женского смысла и женских способностей, между тем как европейцы, рассматривающие своих женщин в узком кругу деятельности, в который их загнало древнее человечество и из которого не выпускают их известные условия общественной жизни, имели слишком мало случаев убедиться в способностях женщин к более широкому поприщу. Таким образом, не научная пропаганда, а самая жизнь с ее условиями научила людей в Америке разделять труд не по полам, а по способностям, и не полу, а способностям воздавать почтение. Вот откуда, по моему мнению, истекает начало признания равноправия полов в Америке. Им обязаны американские женщины своему собственному труду, заявившему обществу их человеческую способность к занятиям, поныне составляющим в Европе специальность мужчин.

Оттого-то американское общество не ужаснулось, когда женщины стали предъявлять свои требования на полное гражданское равноправие с мужчинами, не отмаливалось устами своих лучших поэтов от встречи «с академиком в чепце» и не изощрялось над всевозможным профанированием идеи женской эмансипации. Между литераторами встречались иногда люди, не выражавшие большой симпатии стремлению женщин к полному равноправию, но литература не поставляла себе приятным долгом поглумиться над всякой попыткой женщины взяться за такое дело, к которому она чувствует призвание, несмотря на то, что какие-то допотопные законы отмежевали это дело к разряду мужских занятий. Отсюда понятно, как в Америке женщины дошли до серьезного понимания жизни и до самостоятельности, которые не составляют собственности большинства европейских женщин вообще и русских в особенности.

Между тем и у нас в России, и вообще во всей Европе, так же как и в Америке, женщины неумолчно протестуют против своей вечной зависимости и стремятся к эмансипации. Понятие эмансипации выражается в разных странах Европы весьма различно, смотря по национальным особенностям характера и степени умственного и нравственного развития нации в данный момент. Государственные учреждения также дают известный оттенок этим стремлениям. Обыкновенно думают, что наши русские женщины суть самые загнанные, самые бесправные женщины в Европе. При внимательном соображении прав, предоставляемых женщинам в некоторых других государствах Европы, такое убеждение представляется совершенно неосновательным. Русский гражданский закон едва ли не более всех других европейских законов признает за женщиной право собственности неотъемлемой и право голоса на выборах, не возбраняя ей и передавать свой избирательный голос другому лицу по ее усмотрению. (Ограничения, признанные нужными в этом случае, не нарушают принципа.) Во Франции и некоторых других странах женщина хотя и имеет собственность, но она не управляет ею самопроизвольно и не может ни продать, ни заложить ее (я говорю о замужней женщине). Право распоряжаться этой собственностью принадлежит мужу, который нередко распоряжается ею вовсе не в желаниях и не в интересах самой собственницы. Сфера государственной (служебной) деятельности женщины везде одинаково узка; повсюду она выражается попечительством о бедных, покровительством страждущих и, наконец, надзором и обучением девиц в женских учебных заведениях. В русской семье женщина раба, кукла или одалиска (по вкусу ее семейного падишаха) ничуть не более, чем в своем семействе женщина французская. Известное семейное положение женщины в Европе видоизменяется до бесконечности в прямой зависимости от характера лиц, преобладающих в семье, и от известного общественного положения. У нас, так же точно, как и во Франции, которою восторгаются наши дамы, есть жены, проводящие жизнь в гаремной неволе, есть и жены, служащие своим мужьям средством к достижению других целей, «до супружеского жития не относящихся». Все есть; даже есть и золотая середина, где и муж, и жена чтут друг в друге человека и не считают нужным водить один другого на помочах и содержать под вечной нравственной опекой. В общественной жизни наша русская женщина эмансипирована ничуть не менее той же французской женщины соответственного положения. Все безнравственное, созданное во французском обществе литературою известного направления и деморализированными нравами общества, нашло симпатию между многими русскими женщинами и сделалось известным у нас под именем эмансипации. Это несчастное смешение понятий эмансипации с понятием о нарушении всех нравственных законов и добровольно принятых обязанностей было и есть причиною того, что даже не самые отсталые умы многих европейских стран страшатся женской эмансипации едва ли не более, чем занесения в их благополучные страны турецкой чумы. Жалкое понятие, принимающее уродливое искажение идеи за ее настоящий образ. Но пусть утешатся невинные рабы этого панического страха: несостоятельность этой quasi-эмансипации, благодаря разуму и опыту, наконец сознается мало-помалу самими женщинами в лице тех достойных представительниц этого пола, которые с напряженным вниманием ищут мирного, не анархического исхода из своего зависимого положения от лиц другого пола. Очевидно, что французская эмансипация, наиболее известная на всем материке просвещенной Европы и в нашем любезном отечестве, не дала счастья обществу и что мыслящие женщины не в ней ищут своей самостоятельности. Обществу остается желать, чтобы было больше мыслящих женщин, и не мешать их просвещению в мере, доступной мужскому полу; а литературе, может быть, следует указать на все известные пути, какими в разных местах с наибольшим успехом достигнуто общечеловеческое право обоих полов и затем… laissez faire, laissez passer. [3]Так, по крайней мере, в духе слов Гурнэ поступили граждане Североамериканских Штатов, и им не приходится жалеть, что они так поступили. Ни основания семейного счастья, ни общественная нравственность там не попраны, а напротив, и общество и семья несравненно счастливее, чем во всякой другой стране, где женщины развиты несравненно ниже своих мужей и по тому самому они — плохие подруги для просвещенного человека, плохие матери, а стало быть, и плохие гражданки.

Читать дальше