Николай Лесков - С людьми древлего благочестия

Было такое дело (пример будет весьма не частный): писал я для одного лица записку по вопросу о раскольничьем образовании. При этом случае мне во многом помогали некоторые из моих приятелей древлей веры. Помогая мне в этом деле, они сами незаметно в него втянулись и очень им заинтересовались.

— Что если б вы к нам на вечерок-ба, да своих-ба, кого-нибудь, а мы-ба своих, да посоветываться, как в самом деле нам робят-то учить?

Я не пошел, а пригласил к себе. Собралось: поморцев трое (один богач и два начетчика), федосеевца два (один богач и один начетчик), павловца два (оба начетчики), рижской федосеевской поморщины или, лучше, римской бестолковщины два (богач и начетчик). Дело происходит на Васильевском острове в 5-й линии, квартира представляет восемь свободных комнат, из которых в одной стол, самовар, свеча, древляя икона с лампадой, несколько толстых и много тонких книг. Начетчики с своими стаканами, богачи миршат. Все это был народ слишком умный для того, чтобы толковать о соединении в каком-нибудь общем смысле, например о соединении федосеевщины, филипповщины и поморства в одну древнюю церковь, без духовенства. Тут просто дело было о том, что вот, если Создатель явит свою милость насчет школ, то как тут быть? Школы всемерно нужны, а дело непривычное: как их наладить? чему в них учить? и чем их наконец содержать там, где община рассыпалась и денежных средств, принадлежащих обществу, нет.

Ну, в том, что школ наладить само древлее благочестие не сумеет, согласились довольно скоро и помирились с необходимостью позволить это дело обдумать министерству народного просвещения. Об учении все опасались новшества.

— Как, помилуйте, скажите, учить теперича грамматике, когда есть правильная, законная грамматика, печатанная при патриархе Иосифе? Там теперь слова писаны по-законному, как должно писать, а в нынешних какое письмо! Как нынче писать, например, «Тебе Господи»?

Беру карандаш и пишу: «тебе Господи».

— Ну вы напишите, — обращается начетчик к моему приятелю, великобританскому подданному, отлично, впрочем, знающему русский язык. — Тот тоже написал: «тебе Господи».

— Вот и есть что не верно!

Раскольник взял карандаш и нарисовал «тэбэ Господи», — вот, говорит, как надо писать.

— Опять же, — начинает другой, священной истории этой вовсе нам не требуется. Нам требуется псалтырь. Там эти картинки живенькие такие, — ну их!

— Или тоже другие прочие книги, — говорит поморец, — неужто теперь около восемьсот лет христианство на русской земле, и не было настоящих книг? Вздор это, судырь! Книги непременно есть, поискать их нужно. Как теперь, чтоб за благоверного князя Владимира ничего книг не было? Или в Москве опять. Вздор! Есть книги под сокрытием, и если милость власти есть, так пусть с тех книг напечатают и дадут в школы.

Выходит, что учебники надо печатать с книг князя Владимира. Да будет сооружена русская грамматика, арифметика, история и география 988-го года! Ну, помилуй Бог, если б такие антики существовали, а доказать, что их не существует, было не совсем легко. «Как, говорят, быть не может, чтобы за такие благочестивые времена, да наук высоких не было. Сомневаемся. Ну хоть иосифовскую грамматику».

— Ее, — говорю, — в пять лет ребенок не выучит.

— Пусть, — это ничего, лишь бы верно знал.

— Да и верно знать не будет.

— Отчего не будет? Вы вон «тебе»-то как написали?

— А так, как вы написали, никто писать не станет, и пойдет, значит, у вас одно письмо, а у нас другое.

Но о том, что говорится насчет сущности учения, я расскажу позже, а теперь о средствах школ.

Нашли, что средств этих негде взять, если, например, здесь, в Петербурге, не соединиться для этого дела всем людям древлего благочестия воедино. Мне удалось доказать, что это удобно, ибо древние книги у всего почти раскола одни и те же, а катехизису можно учить при моленных, стало быть, разномыслить будет не над чем. Согласились, что это так, что разбитым раскольникам одно средство — заводить общую школу, а не дробиться по каждому толку. Началась речь о том, где быть школам? Единогласно выражено желание иметь школы при богадельнях. При какой же богадельне? Спор. «Мы лучше, нет мы лучше, мы правильней!» Поморцы говорят: «мы за власть Бога молим, и власть нам больше благоволит», а федосевцы отвечают: «и мы власти не сопротивники».

До полночи протолковали и ни на чем не решили. Положили завтра сойтись у О—го, куда будет приглашен и Е—в, глава и командир всех петербургских федосеян. Собрались. Опять толки, споры о превосходстве в глазах правительства и т. п. Наконец дело ступило на свою ногу: заговорили о средствах. Как ни вертели, выходило, что нужно соединиться и заводить общие школы. Но как тут участвовала одна, так сказать, интеллигенция, а решить дела без стариков невозможно, то решили собрать стариков и при них изложить все по порядку.

— Болотные не пойдут, — замечает один из поморцев.

— Не пойдут.

— И наш отец не пойдет, — подсказывает федосеевец.

— Кто же у вас тут отец?

— Старик, простец, хороший человек.

— У них солдат отцом, — иронически замечает поморец.

— Ну так что ж, что солдат! Солдат был, а нынче не солдат.

— Только не перессорьтесь, господа.

— Да, надо держаться честно.

— Мы уступить не можем, — опять говорит поморец. — Они в религиозном (sic) с нами не согласны: они за царя не согласны Бога молить.

— Ну вот, — говорю, — как же вам совещаться? Начнете за здравие, а кончите за упокой. Вы уж одного вопроса держитесь.

— Нельзя этого-с. Они за царя Бога не молят.

— Молим, неправда, молим.

— Как вы молите? Ну как молите?

— Как умеем.

— А! как умеете. У нас молитва законная. У нас теперь 19 кафизьма: «Тии спяти быша и падоша, мы же возстахом и исправихомся. Господи, спаси Царя и услышины в онь же день аще призовем тя». А вы кафизьму-то эту как читаете?

— Как? — растерянно проговорил федосеевец.

— А! как? Никак вы ее не читаете.

— Полноте, — говорю, — господа, ведь не о том у вас вопрос.

— Нет, уж позвольте. Теперь мы тропарь опять поем как положено: «Спаси, Господи, люди своя и благослови достояние свое, победы Царю нашему на сопротивная даруй и своя сохраняя крестом люди», а у вас что?

— Что? — опять переспрашивает разбитый федосеевец.

— У вас «Спаси, Господи, люди своя и благослови достояние свое, победы дая рабом своим и своя сохраняя крестом люди». А «царя» куда дели? Себе победу-то молите, а не царю.

— Мы никакой победы не молим.

— Не молите!

— Не молим.

— Полноте, — говорю опять, — полноте, господа, ведь об этом отцы и деды ваши спорили, да ни до чего не доспорились. И разве ловко такой вопрос заводить на сходе, куда еще и меня и моего товарища пригласили. Ведь все же мы люди чужие.