Николай Лесков - Внутреннее обозрение

Со всех сторон, по крайней мере нередко, слышатся жалобы на препятствия и мелочные помехи, делаемые земскою полицией мировым посредникам. Земская полиция, конечно, очень зла на все мировые учреждения, и прежнее благодатное для иных время ушло безвозвратно; сверху раздаются громы, и строго предписывается исполнять безотговорочно то, к чему полицию будут приглашать посредники, но все-таки пикировка становых и исправников доходит местами до несообразностей забавных, но вместе с тем и прискорбных. Так, в Тамбовской губернии, в Темниковском уезде, носилась молва об убийстве одного крестьянина. Крестьянин действительно пропал, и никто не мог узнать наверно, что такое с ним случилось. Толки об убийстве стали слышнее. Мировой посредник поспешил дать предложение становому приставу сделать розыск «о пропаже человека». Становой обиделся: ему дано «предложение»! Задели его амбицию! Что он, подчиненный что ли какой для посредника? Становой сам «ваше благородие» и в зависимости от посредника ни в какой не состоит. Становой рассердился не на шутку; бац! целиком предложение представил в земский суд для надлежащего распоряжения. Земский суд, вместо того чтоб действительно сделать распоряжение о розыске по горячим следам, тоже увлекся амбицией и обиделся неформенностию сношений, и ровно ничего не сделал. Дошло дело до губернского правления. Оно, вопреки ожиданию станового, не помирволило земскому суду и сделало членам и секретарю его, за равнодушие к делам службы, строгий выговор… О том, что не следовало писать «предложение», а нужно было послать «отношение», дело, конечно, тем не кончилось: пошла переписка с губернским присутствием, как водится. Но это уж особая статья, а главное то, что губернское правление сознало, что неформенность не помеха делу.

В одном из недавних нумеров нашей газеты мы приняли на себя обязательство заняться желаниями рижских граждан относительно некоторых реформ по части почтовой корреспонденции между городами Ригою и С.-Петербургом. Известно, что у Риги с Петербургом очень много взаимных торговых сношений и что во всех торговых сношениях быстрота и удобство корреспонденции играет очень важную роль; от письма, задержанного лишнюю минуту в дороге, в почтовой конторе или в сумке разносчика очень часто путаются соображения коммерсанта, затрудняются обороты и вообще происходят разные непредвидимые случайности, имеющие самое неблагоприятное значение во всяком торговом и промышленном деле. В Англии как в стране, знающей настоящую цену времени, вполне сознано значение быстроты и аккуратности почтовой корреспонденции; там письма, брошенные в почтовый ящик, непременно доходят в руки адресанта, никогда не претерпевают над собою никаких опытов, известных в милой, «обворожительной» Франции, и никогда не пропадают, как это случается в других просвещенных странах Европы и порою у нас грешных. В наше время переписка через почту у нас идет, разумеется, несравненно лучше, чем несколько лет тому назад, но все-таки наша почтовая корреспонденция не может похвалиться тою скоростию и аккуратностию, которые мы видим в Англии и которой не надеемся видеть у себя до тех пор, пока в России будет сознана важность частной корреспонденции и неприкосновенность письма для тех, кому оно не адресовано, а это достигается не так скоро и не так легко. Корреспондент «Современной летописи» (см. № 6-й 1862 г.) свидетельствует, что во Франции еще и до сих пор письма и газеты пропадают беспрерывно; еще чаще встречается, что их приносят на другой и на третий день по получении на почте. «У англичан же почта — дело святое», дело, о котором много заботятся и которое, вследствие разумной заботливости, доведено почти до идеального совершенства.

До устройства в России железных дорог корреспонденция через почту была самым быстрым способом переписки, и жалобы, которые приходилось слышать на почтовое ведомство, касались преимущественно неаккуратности доставки пакетов, на медленность же провоза их редко жаловались, потому что не было в виду средств ускорить этот провоз. Указывали только на медленность городских почт в Москве и Петербурге, при современном устройстве которых нельзя ожидать на свое письмо ответа по почте в тот же день, тогда как в Лондоне можно получить ответ с другого конца города на письмо, опущенное в ящик в 7 часов вечера. У нас, если нужно иметь ответ сегодня же, приходится посылать письмо со слугою, а буде такового не имеется, отправляться к тому, с кем нужно переговорить, собственнейшею персоною. Так обыкновенно у нас и делается, к ущербу публики, бесплодно теряющей время, и почтового ведомства, лишающегося доходов за доставку писем, заменяемых самоличным тасканьем по стогнам наших просвещенных столиц. Однако до сих пор только в Москве и Петербурге было удобнее заменять переписку личными визитами; теперь же это самое испытывают рижские и петербургские граждане, имеющие срочные дела и ведущие между собою деловую переписку. Из Риги в Петербург и из Петербурга в Ригу данный индивидуум может перенести свою субъективность в 24 часа, а письмо, посланное им в том же направлении, перелетает это пространство с быстротою четырех суток. Это, разумеется, очень не нравится рижским купцам, ожидавшим, что с открытием линии железной дороги их деловая переписка с Петербургом будет доставляться с тою скоростию, с какою почтовый поезд, отправленный из Риги, достигает Петербурга. Такое желание рижских граждан очень понятно и очень законно, но тем не менее оно до сих пор vox clamantis in deserto. [1] Глас вопиющего в пустыне (Лат.) Как же это делается, что письма, отправляемые с поездом, перебегающим пространство между Ригою и Петербургом в 24 часа, доходят до адресата через 96 часов? Кто же их задерживает: разносчики? — нет. Контора, получающая почту? — тоже нет. Так кто же? А вот, извольте читать и наслаждаться, какие иной раз бывают порядки в просвещенных и благоустроенных государствах: письма и посылки отправляются из Риги в Петербург с поездом, который выходит из Риги в 3 1/2 часа пополудни и едет до Динабурга семь часов. В 10 1/2 часов рижский почтовый поезд бывает уже в Динабурге и привозит с собою корреспонденцию, следующую из Риги в Петербург, а в 12 1/2 часов пополуночи отходит поезд из Динабурга в Петербург. Очевидно, что если бы письма, привезенные из Риги с поездом, пришедшим в Динабург в 10 1/2 часов, отправлялись далее с поездом, отходящим из Динабурга в 12 1/2 ч. пополуночи, то они получались бы здесь в 4 1/2 часа пополудни, на другой день, то есть через 25 часов после отправления их из Риги. Но так не делается. Письма, прибыв в Динабург в 10 1/2 часов, пользуются в этом городе двадцатишестичасовым роздыхом, то есть не передаются поезду, отходящему из Динабурга через два часа после прихода рижского поезда, а дожидаются по обстоятельствам, не зависящим ни от свойства писем, ни от желания их отправителей, поезда, который едет на следующий день. Таким-то образом письмо, отправленное из Риги в Петербург, употребляет на полет до Северной Пальмиры вместо 24-х часов, в которые доезжает пассажир, трое суток, а, пользуясь льготами, которые даруют ему господа, разбирающие и разносящие почту в Петербурге, оно попадает в руки адресата только на четвертый день. В силу такой манеры «спешить потихоньку» рижские купцы во всех случаях, требующих ответа из Петербурга не позже, как на третий день, посылают эти письма с нарочным или едут сами, или же телеграфируют. Само собою разумеется, что тот же порядок наблюдается и при передаче корреспонденции, отправляемой из С.-Петербурга в Ригу. Почтовый поезд оставляет Петербург в 3 часа пополудни и мог бы передавать привезенную им корреспонденцию поезду, отправляющемуся из Динабурга в Ригу в 8 часов утра, тогда письмо в 2 часа пополудни того же дня было бы уже в Риге и с небольшим через 24 часа после отправления его из С.-Петербурга находилось бы в руках адресата. Вместо этого, существует такая времеубивающая процедура: письма, следующие из Петербурга в Ригу, задерживаются в Динабурге до поезда, который отходит из этого города в 3 часа пополудни, а в Ригу приходит ночью, когда писем уже не разносят, и раздача их адресатам начинается только на следующий день, когда Феб в своей лучезарной колеснице совершит изрядную часть своего пути. Итак, письмо, отправленное из Петербурга в Ригу, положим, в четверток, день, как известно, самый легкий, при нынешнем порядке приходит в Ригу в субботу, а приносится адресату в воскресенье, когда конторы закрыты и сделать распоряжение, вызываемое полученным письмом, очень трудно, а часто и совсем невозможно. Между тем есть средство письмо, отправленное из Петербурга, положим, в самый тяжелый день, в понедельник, доставить рижскому адресату после двух часов во вторник; но средствами этими почтовое ведомство до сих пор не пользуется. Из всего сказанного, полагаем, можно убедиться, что рижане имеют некоторое основание желать для путешествия почтовой корреспонденции между С.-Петербургом и Ригою иных порядков, при которых не было бы упущено никакой возможности пользоваться первым поездом, отправляющимся из Динабурга после прихода почт рижской или с. — петербургской.