Николай Лесков - Статьи

Началась грязная, мужичья свалка, от которой еще год тому назад уже можно было ожидать всякой гадости, бываемой на мужичьих перебранках. Можно было ждать и не относящихся к делу покоров, и выкапыванья всякого старья, и подкопов, и подвохов, и задорных обносов, и бесцеремонных клевет, и доносов, и всего, что создало на Руси пословицу: “Мир зинет, и правда сгинет”.

Чего можно было ожидать, то и сталось.

Более правые и достойные всего сочувствия здравомыслящих людей окружники теперь не оставляли в покое раздорников и не хотели выжидать ничего ни от времени, ни от обстоятельств. Во всех последующих деяниях этой партии умного и талантливого Лариона Егорова уже не видно, а выступают другие действователи. Окружники как бы спешат не уступить враждебной им партии раздорников в сеянии смуты и ковов и даже с их стороны начинается в сем искусстве некое соревнование с раздорными. Им было мало, что они имели своего старого Антония (Шутова), что за ними оставались общее сочувствие и правда, которая рано или поздно должна победить и властвовать, им непременно понадобилось во что бы то ни стало вырвать землю из-под ног своих врагов. За это дело — “доезжать раздорников” взялись некоторые люди, для коих успех дела и торжество истины значили гораздо менее, чем торжество их личных маленьких забот и страстишек, и они распочали “гнуть не паривши” и если все сломится, то тоже, разумеется, тужить много не будут. Им лишь бы потешить обычай, а там все равно, — что второй московский архиерей Антоний Гуслицкий, или муравлевский, — сам по себе не большая спица в колеснице, это, конечно, не секрет ни для кого в Москве. Взаправду, что это в самом деле за епископ, которого Митрофан Артамоныч держит, как “своего Антония”, и не пускает его из дома? С кем тут ведаться и бороться могучим и сильным людям, каких немало среди московских окружников и на которых, разумеется, всемерно рассчитывали нетерпеливые вожди нового волнения в московской общине? Считаться с “муравлевским” Антонием — это окружническим большакам рук марать не на чем. Надо было рубить лес с вершины горы. Чтобы ослаблять силу раздорнической партии в общине, надо было браться за общественных верховодцев той стороны: самого Митрофана Артамоновича достать было нечем и неудобно, но на дороге к нему стоял и стоит единомышленный Муравьеву купец Евсей Егорович Бочин. Этот после выхода из попечительской должности купца Досужева в настоящее время в одном своем лице сосредоточивает попечительскую власть над рогожским богаделенным домом и кладбищем, что очевидно не может быть ни приятно, ни угодно партии подписавших окружное послание.

И справедливость, и желание успеха такому доброму движению, какое вызывалось окружным посланием, все заставляет принять в этом случае сторону окружников. В самом деле, в руках попечителей (которые до сих пор распоряжаются бесконтрольно) сосредоточено очень много и силы, и власти для того, чтобы влиять на темную и страшную своею численностию массу народа. Окружники совершенно справедливо находили, что попечитель из раздорнической партии для них небезопасен. Он всегда имеет тысячи средств, состоя в этой должности, привлекать народ на сторону раздорническую и тем подготовлять окружникам мало-помалу в недалеком будущем, в критическую минуту, поражение наголову.

Окружников решительно нельзя упрекнуть, чтобы такие опасения их были неуместны и чтобы предусмотрительные заботы их о предупреждении и устранении усиления раздорников в общине были напрасны, но, к искреннему сожалению, московские окружники нынешний раз взялись за дело чересчур уже грубым и нескладным манером, и нет ничего мудреного, что на сей — по крайней мере — раз они едва ли выиграют свою справу.

Вот тот нехитрый способ, которым окружники заварили нынешнюю крутую кашу.

Желая высадить из попечителей раздорника Евсея Егоровича Бочина, окружники прежде всего озаботились стакнуться по Москве, чтобы два попечителя, которые вновь будут избраны на место Бочина (остававшегося одиноким), были избраны оба из окружников, то есть чтобы таким образом роли их с раздорниками переменились, и раздорники потеряли бы тот перевес, который имеют нынче, благодаря единомыслию своему с попечителем. План такой столь не хитер, что как шило не таится в мешке, так и он не мог утаиться и тотчас же был и разгадан, и предусмотрен раздорническою партиею. Не стесняясь тем, что окружники на своей стороне полагают большое численное преимущество (чему очень бы хотелось верить, но чему пока еще трудно верится), раздорники нимало не унывали. Они были уверены, что когда дело дойдет до выбора попечителей целым обществом, то большинство непременно окажется на их стороне, и не окружники, а они явятся полными господами положения. Некоторые, давно известные своим интригантством, раздорнические вожаки приняли уже все меры заготовить против дурно рассчитанного наскока тяжелую артиллерию народной массы. Окружнические хлопотуны тоже не бездействовали. По Москве были пущены слухи (и об этом доведено до ведома начальства), что раздорники, заслышав о намерении окружников собрать общину и потребовать, чтобы попечитель Бочин подверг свои действия контролю, разослали агентов по огородной слободе, в Гуслицы и другие места, прихожие к Рогожскому кладбищу, с тем, чтобы подбить народ на свою сторону против окружников, и что будто бы все это улажено и устроено и теперь нельзя будет ни потребовать от г. Бочина отчета, потому что подогретая раздорниками толпа увидит в этом “новшества” (которыми и без того попрекают окружников), ни тем паче делать при них выборы новых попечителей, потому что даже невесть чем такие выборы могут кончиться… Численность, по меньшей мере, могла разрушить весь план окружников, и для них последняя вещь могла выйти горше первыя: вместо одного Евсея Егоровича Бочина могло явиться два попечителя, и оба из раздорников, а тогда действительно, пожалуй, и в самом деле невесть бы чем покончились и самые выборы… Не говоря о самых зазорнейших попреках и ругательствах, дело могло дойти и до мер более решительных… На все это явились свои знамения, заставлявшие окружников быть как можно более предусмотрительными. Окружники приняли все это в расчет и решили, что таким путем идти опасно и что путь этот бесспорно должен быть оставлен, а вместо его надлежит избрать другой путь.

В это же время дело получает новые, неведомо откуда вплывающие токи и новые осложнения, которые его все более и более путают и отнимают у окружнической партии много сильных преимуществ, приобретенных ими над строптивыми раздорниками.

По всесветному обычаю, имеющему, может быть, в некоторых московских кружках даже свое особенное, исключительное развитие, всякому делу предшествуют толки, россказни и сплетни, никогда не способные выяснять дело, но всегда значительно раздражающие заинтригованные стороны. То же самое было и здесь. Не успели окружники сделать шага, о котором лишь думали и рассуждали, как по старообрядческим кружкам Москвы разошлась молва, что окружники желают собраться одни без раздорников и не в конторе рогожского богаделенного дома, как следует по обычаю и уставу, а в частном доме у купца Банкетова и там в отсутствии раздорников выбрать для Рогожского кладбища новых двух попечителей. Разумеется, это не могло не раздражить раздорников, но испугать их это не могло. В самом деле, кто же одной части общества позволит писать приговоры от лица всех? Это было больше ничего, как необдуманная ребячливость, которая не могла принести окружникам ничего доброго. Раздорники это очень хорошо понимали и смеялись в рукав при виде всех этих затей, но в то же время и они усилили с своей стороны вредоносные хлопоты на отместку окружным. Между тем окружники, собравшись, как задумали, в доме Банкетова, все-таки прежде всего условились не доводить общественного дела до всесветного позорища, и хотя не отказывались от своего намерения высадить раздорника Евсевия Григорьевича Бочина из попечителей, но чести его гласно решили не касаться и потому постановили лишь приговор об увольнении Бочина и о избрании, вместо его, двух попечителей Лазарева и Назарова. Раздорников, разумеется, на этих выборах не было ни одного, но это окружнических хлопотунов, по-видимому, нимало и не смущало. Они уже, как выше сказано, уповали, что действуют вполне законно, и для тех, которые сомневались, выискали закон, предоставляющий им будто бы право распоряжаться выборным делом, как им заблагорассудится. Преславный закон, который хлопотуны ставили на вид созываемым им окружникам, было не что иное, как секретное сообщение московского генерал-губернатора князя Долгорукого московскому обер-полициймейстеру от 28-го февраля 1867 года за № 85. В этой бумаге его сиятельство князь Долгоруков, в ответ на секретный рапорт обер-полициймейстера от 26 октября 1866 года за № 2495, писал, что “выбор попечителей для рогожского богаделенного дома должен быть предоставлен по принятому обычаю собственному усмотрению раскольников с поручением местной полиции согласно Высочайшему повелению 21-го апреля 1861 г. надзора за недопущением в сем случае каких-либо беспорядков и тем устранить участие правительства в разрешении вопросов, касающихся внутреннего управления рогожским домом”.