Тимофей Круглов - Виновны в защите Родины, или Русский

Из Москвы прилетел генерал. Вместе с латышами, постоянно перезваниваясь с Москвой, они пытались найти решение головоломке Рижского ОМОНа. А мы жили своей жизнью. Экипаж за экипажем постоянно выезжали в город, и никто не смел их трогать, зная: тронут одну машину с омоновцами — тронут весь отряд. Я тоже не вылезал из этих рейдов. Многое надо было закончить, свернуть или, наоборот, оставить в готовности. А были еще задачи утилитарные. Например — бензин, запасы которого таяли на базе катастрофически. Мы с Толяном решили задачку с помощью одного из офицеров, служившего начальником ГСМ недалеко от Риги. Целый бензовоз пригнали на базу. И снова все обошлось.

Однажды утром меня нашел по телефону Сворак. Я обрадовался и стал кричать ему давно обусловленным шифром, чтобы присылал людей — теперь всем найдется и дело, и оружие. Петрович сначала просто потерял дар речи, а потом начал орать в трубку открытым текстом:

— Валерка, мудак, что ты там делаешь? Они все смертники, и ты вместе с ними! Немедленно бросай все и вали от ОМОНа как можно дальше! Ты молодой, тебе жить, у тебя дочь, ты что, совсем свихнулся на этих играх? Слушай приказ! Чтобы через пять минут твоего духа в Вецмилгра-висе не было! И чтобы никто, ни одна душа не знала, что ты там вообще был!

— Петрович, так ведь ты мне не командир, хоть и бывший полковник.

— тихо ответил я, чувствуя, как во рту противно кислеет язык отчего-то.

— Прости, Валерий Алексеевич, но я тебе как другу сказал. — резко сменил тон Сворак.

— Что-нибудь конкретное есть? По делу?

— Васильев отчаянно просит тебя уговорить жену выдать сыну-двоечнику табель, чтобы отправить его в Москву, от греха подальше.

— А что он сам к ней зайти не может? Хорошо, я позвоню Алле, она нарисует Сережке тройки и поставит у директрисы печать. Пусть Васильев не волнуется. И еще передай ему спасибо за все, сам знаешь какое… Ладно, Михаил Петрович, счастливо оставаться!

Вышел я из дежурки, устроился на солнышке и закурил. Автомат на колени, берет под голову, затылком в теплую стенку барака уперся. Сижу, курю. Ну и что ж наш Интерфронт, думаю? А что Интерфронт… Был запрещен в первый же день новой власти.

А сотни тысяч сторонников? Где они? Вокруг базы — пусто, только латыши в засадах сидят. В Риге ни демонстраций, ни протестов. А против кого протестовать? Против Москвы-матушки? Против союзного правительства, которое хотели мы сохранить? Против Горбачева, который всех русских сдал и подставил — «Форосским сидением», в том числе? Против Советской армии, которая теперь по приказу из Москвы готова Рижский ОМОН уничтожить своими руками? Или на два фронта воевать? Одновременно с латышами и с Россией, выбравшей Ельцина? Вот и весь Интерфронт.

Было бы все отдельно взятым латышским фарсом, так ОМОН с Интерфронтом всю власть бы здесь без помощи армии перевернули. Пусть сидит в казармах, без нее бы обошлись. А против России как выступать? Эх, Россия, мать.

Зря я на Петровича наорал. Куда в самом деле ему людей посылать? На смерть? Я-то просто не могу по-другому, я здесь был всегда своим, как же я теперь чужим стану?

Подошел Толян. Веселый, подтянутый, как на строевом смотре прямо

— аж противно.

— Чего насупился, пан Поручик?

— Это Чеслав тебе пан. А я — гвардии рядовой Иванов. Да и то — запаса.

— Ну, это ты не переживай, офицерское звание мы тебе хоть сейчас подгоним. С капитана начнем? Или сразу в майоры? Ты не стесняйся, в самом деле, мне велели тебя в списки отряда внести — все равно теперь скрывать нечего. А отчетность требуют — каждого человека в отряде Москва велела сосчитать.

— Пиши как хочешь. А лучше простым сержантом. Сержант Иванов — вот так.

— Я ведь серьезно спрашиваю, чудило!

— А я тебе серьезно говорю — сержант Иванов. Буду в твоем взводе числиться, если надо.

— А Питон сказал Чизгинцеву в аналитическую группу тебя оформить.

— А ты скажи капитану Чизгинцеву, что я сержант Иванов и служу в твоем взводе. Понял?

— Понял. Только я все же с Чеховым еще посоветуюсь.

— А ты не советуйся, ты ему просто передай мое решение, ясно? — Я затушил бычок о подошву ботинка и пошел в кубрик.

Перед нашим бараком стояла незнакомая черная «Волга», «двадцать первая», еще с оленем на капоте!

Я аж присвистнул от изумления. Кто ж это такой пожаловал? Но спросить было не у кого.

Я заглянул в коридор, дверь первого кубрика была открыта, там сидела веселая компания.

Джефф, Архаров, Спейс, Рыбалка. все уже немного поддавшие. Впрочем, они только с выезда, вряд ли их до утра теперь тронут, почему бы и не накатить? Я зашел в гости и поднял было уже кружку к губам, как вспомнил раритет, стоящий у входа. Так и не выпив, я спросил:

— Мужики, а что это за «тачка» там у крыльца? Может, кто из вас приехал?

— Батюшка прикатил, — совершенно серьезно ответил мне Джефф, морща скуластое лицо от спирта, торопясь зажевать «чистоган» маринованным огурчиком из старых, январских еще запасов.

— Чей батюшка? — не понял я. — Твой, что ли? Так он же в море, ты говорил.

Все дружно засмеялись, даже Спейс стянул с себя наушники плеера, с которым не расставался даже в сортире. Наверное, случись бой, он и тогда будет воевать под музыку.

— Православный батюшка. Крестить народ будет, кто некрещеный, — пояснил наконец Архаров. В качестве иллюстрации жилистый, весь в узлах длинных мускулов, узбек вытащил из-под тельняшки нательный крест. — Меня еще бабка крестила, — пояснил он и потянулся своей кружкой чокнуться со мной. — Давай, Поручик! Выпьем за победу! Не журись! Вы с Питоном мозги, зато мы — ваши щупальца! «Нам нельз-я-я друг без дру-у-га…» — дурашливо пропел он.

— Да ну тебя, дурака, нашел мозги! — рассердился я и снова отставил кружку, хотя выпить хотелось просто невыносимо. — Была б у меня хоть капля мозгов, я б тут не сидел с вами!

А где крестят-то?

— А в спортзале.

— И что, всех?

— Кто пожелает, конечно! Ты у нас не партийный разве?

— Бог миловал… Но и не крещеный. Там, где я родился, там одни мечети были! Это тебе повезло в Риге родиться, а то был бы мусульманином, не иначе!

— Ты меня еще «духом» назови, — невозмутимо отозвался рижский узбек Архаров. На его камуфляжной куртке, аккуратно висевшей на спинке колченогого стула, кроваво поблескивал орден «Красной звезды», полученный еще на срочной — в Афгане.

— Старый, ты, в натуре, пить будешь или креститься? — Джефф снова занес фляжку над моей все еще полной кружкой.

— Пойду посмотрю, — выскочил я вдруг из-за стола.

Путь по длинному коридору, в торце которого находилась дверь в небольшой борцовский зал, дался мне непросто. Сначала я остановился у нашего с Толей кубрика. Толкнул дверь, она приоткрылась. Толян, как на грех, стоял с бутылкой водки в руках и задумчиво глядел в потолок, вероятно, мучительно придумывая повод.