Юрий Мамлеев - Россия вечная

Леонтьев близок к Генону скорее в смысле беспощадной критики «современного мира», к которому Леонтьев испытывал отвращение, связанное с пониманием его сути. Это понимание было скорее интуитивным, чем интеллектуальным в высшем смысле этого слова (Рене Генону же удалось тотальное обоснование всей профанации и духовного невежества современной науки, психологии, философии, социальных движений, и, более того, ему удалось точно расшифровать тайный смысл этой контртрадиции, показать, к чему это неизбежно рано или поздно приведет). Естественно, что под «современным миром» и Леонтьев и Генон имели в виду западную цивилизацию.

Леонтьев надеялся на Россию и Восток, ибо там — и в России, и на Востоке — сохранялась еще живая духовная Традиция и жизнь Духа. Он любил Россию — не «саму по себе» (в этом была его особенность), а только потому, что она была Хранительницей Традиции (здесь, на мой взгляд, он ошибался), ибо особенно в России дух дышит, где хочет, а не только в «организованной» Традиции, и Россия, по существу, неотделима от Духа, какие бы странные формы он ни принимал. Тем не менее черты «гниения» Леонтьев видел уже в самой «официальной» исторической России и чувствовал приближение катастрофы.

«Соединим ли мы эту китайскую («вечную», «стабильную» — Ю.М.) государственность с индийской религиозностью?» — писал Леонтьев и продолжал: «заразимся ли мы могучим, мистическим настроением Индии?»

Его мысли все время обращались на Восток, и он был один из тех мыслителей, писателей России, которые чувствовали присутствие непомерных духовных сокровищ Востока, Индии прежде всего.

Г. Федотов и И. Ильин позднее продолжали развивать русскую идею. (В частности, Г. Федотов подчеркивал различие свободы и воли для русского духа.) Их работы достаточно известны, но принципиальный вклад внесли ранние славянофилы (особенно Хомяков), Данилевский, Леонтьев и Бердяев. Многое было сделано и другими русскими философами, но в иных направлениях, не вполне русской идее, но это уже не наша тема.

Конечно, тайное присутствие русской идеи, хотя бы в ее неожиданно-скрытой форме, чувствовалось практически почти в любых течениях русской философии, в том числе и в пресловутом «западничестве» (которое на самом деле мало напоминало «Запад»). Знаменательны известные признания такого ярого «западника», как Герцен, который после того, как всерьез (а не сторонкой) пожил на Западе, стал фактически «антизападником». Ему нельзя отказать в реалистическом видении: «В нашей жизни, в самом деле, есть что-то безумное, но нет ничего пошлого, ничего косного, ничего мещанского», — заключал Герцен. «Мещанство — окончательная форма Западной цивилизации» таков его вывод. И этот же философ-«западник» писал о тайной внутренней силе, которая сберегла русский народ «вне всяких форм и против всяких форм» (Эхо. 1986. № 14. Париж).

Итак, русская философия и метафизика должна, конечно, продолжить прерванный свой путь, продолжить, вероятно, на новой и необычной основе. Но поиск России, «русскоискательство», я думаю, останется одной из главных ее сфер, ибо это «русскоискательство», несмотря на все свои прорывы и успехи, только начато…

Его значение для России понятно само собой. (Россия, русская идея глубоко связаны с Богом).

Но необходимо отметить следующее. К величайшему сожалению, благодаря вторжению в Россию с Запада материализма и атеизма много российских людей были и остаются сейчас неверующими: 1) по причине не только атеистической пропаганды, но и потому, что коммунизм, идея царства правды и равенства на земле, подменил истинную веру в бессмертие человека и его связь с Богом; 2) по инерции, причем большинство таких неверующих искренне любят Россию.

Задача Церкви и всех верующих убедить их: 1) в катастрофичности неверия и материализма для собственной судьбы неверующих, их последствия для послесмертной судьбы неверующих; 2) в том, что любовь к России, привязанность, познание ее невозможно без веры в Бога, ибо исторически Россия неотделима от этой веры, определившей жизнь наших предков и их послесмертную судьбу. Необходимо, чтобы любой неверующий, хотя бы во имя памяти о тех, кто ему самому дал жизнь по тысячелетней цепочке, попытался это понять и прийти к вере в Бога для собственного блага и по молитвам тех, кто молится за него по ту сторону земной жизни, принял бы и осознал смысл крещения, этой «печати бессмертия».

Нельзя не обратиться к неверующим со следующими вопросами: неужели можно быть настолько равнодушным к собственной судьбе и к собственной душе, чтобы игнорировать то, что Бог дал людям «даром» во имя их же спасения и бессмертия?

Неужели можно оттолкнуть дар спасения просто из-за лени, тупости или из-за каких-то собственных представлений о мире, всегда субъективных, относительных и ограниченных или же пронизанных дьявольским ядом современной контр-традиции и материализма?

Наконец, обращаясь к неверующим, необходимо подчеркнуть духовное превосходство и истинность православия по сравнению с наступающими на него, например, христианскими, точнее, псевдохристианскими сектами и течениями, которые мощно поддерживаются из-за рубежа…

Относительно католичества проблема заключается в общей деградации современного христианства на Западе, который фактически переживает постхристианскую эру (что уже достаточно широко признано на самом Западе). Примечательно, что Рене Генон — по целому ряду признаков — считал, что современное католичество потеряло способность дать верующим «спасение» в подлинном смысле этого слова, сохранив возможность только «karma mukti», то есть смягчения участи после смерти. Но дело не только в этом: в принципе, изначально после разделения Церквей, православие было единственной ветвью христианства, которая обладала христианским наследием во всей его полноте, в частности, благодаря наличию в ней великой исихастской традиции с ее созерцанием, высшим Безмолвием и умным деланием (в России — Нил Сорский и его последователи).

Таким образом, изначально, православная Церковь имела явное превосходство над католичеством, не говоря уже о протестантстве (включая баптизм и т. д.), которое деградировало значительно глубже, чем католичество, и большинство протестантских сект и «Церквей», особенно американских, представляют собой, фактически пародию на религию.

Религия может называться религией только тогда, когда она вводит человека в сферу Духа, если же она остается только в сфере психики, эмоции, влечений или опускается на «буквалистский» или политический уровень — то она, собственно, теряет право называться «религией» (смысл которой связывать человека с высшим, Божественным миром, с миром Духа). Гротескный примитивизм, «простота» и политизация американских и других протестантских «идеологий» мало чем отличаются от обычных «мирских идеологий», но в этом религиозном примитивизме и «простоте» заключается ловушка и соблазн для масс. [17]