Юрий Мамлеев - Россия вечная

Конечно, русская культура содержит в себе и общечеловеческое начало, так же как и сама Россия. Но параллельно с этим существует и ее высший уровень — познание Вечной России, ибо сама идея России, как теперь уже очевидно, выше идеи человечества, хотя на каком-то уровне Россия включает в себя «общечеловеческое».

Понятно, что русские в космическом плане могут быть как людьми будущих манвантар, так и иными существами, чем люди, но заключающими в себе дух Вечной России. Последние по своей сути ближе нам, чем другие люди, живущие сейчас с нами на этой планете.

Как мы уже подчеркивали, в метафизико-космологическом смысле русские, включая и нас, русских в исторической России, образуют особую космологическую иерархию, наряду с другими (богами, ангелами, асурами, человечеством и т. д.), одна из особенностей которой та, что русские не выделены насколько пока известно в какую-то космологически отдельную группу существ (как, например, боги, люди и т. д.), а существуют как вошедшие в некоторые из этих групп и существующие внутри них. Это объясняется тем, что идея Вечной России, особенно «Последних отношений» нуждается в проявлении на разных космологических уровнях бытия. [46]Это не означает, конечно, что русские имеют только облик тех существ, среди которых они воплощены: вне всякого сомнения, им приходится нести и все бремя, и все взлеты этих иерархий. Более того, их «русскость» (например, что касается человечества), определенный период, или просто среди тех или иных индивидуумов, может быть, настолько не проявлена, затемнена, что «общечеловеческое» в них, как это ни печально, может почти полностью вытеснить «Русское».

Только в этом (метафизическом ключе) надо понимать известное выражение, что русские как люди еще далеко не познали собственной Души.

Вместе с тем следует подчеркнуть, что общечеловеческое и «русское» могут вполне нормально сосуществовать и «общечеловеческое» необходимо не только как «база» для проявления «русскости», но и как самостоятельное параллельное начало (на определенном уровне).

Эти же начала (общечеловеческое и русское) сохраняет и русская культура.

Лучший пример этому — великая русская литература, сочетающая в себе два этих начала. Ведомая гением Достоевского, [47]величайшим мировым писателем, она уходит в сферы общечеловеческие тоже, но не исключено, что в будущем появится литературное течение, для которого общечеловеческое явится только опорой для выхода в чистую «русскость».

В будущем для русской культуры, я думаю, очень важно, наряду с литературой и высшей музыкой, создание глубочайшей метафизики и философии, в которой был бы отражен и конкретизирован поиск Вечной России со всеми невероятными сопутствующими этому поиску течениями и практикой. Нам не хватает русского самопознания, которое, естественно, может включать в себя и общечеловеческие аспекты. Россия в будущем может быть понята как «страна» непрерывно расширяющаяся духовно, подобно тому, как ранее она расширялась территориально. Она, по словам Валентина Провоторова, как будто все время меняет кожу. Но даже ее старые формы обладают способностью к расширению или углублению.

Понятно теперь, почему внезапно, даже у русских людей, возникал страх перед Россией, непомерный страх. Это происходило не только по социальным причинам, а гораздо глубже. Действительно, трудно быть русским (в полном смысле этого слова), ибо трудно человеку вместить то, что вмещает Россия. Отсюда этот страх перед русской нирваной, перед русскими просторами (В. Розанов). Страх перед русской «апокалиптичностью», а ее много в России, ибо эта «апокалиптичность» просто фиксирует «разрывы» в русской истории и в русском сознании хаос, выход непредсказуемости на арену истории, тайную подготовку к внезапным переменам, «саморазрушение и самоспасение» (Достоевский), русскую литературу как литературу Конца (но не конца России).

Отметим еще страх перед русской «неподвижностью» и «внезапным динамизмом», страх перед страданием. Все это по-человечески понятно, но не по-русски. По-русски любовь (в данном случае к России) побеждает страх (если он есть). Но чаще всего ведь его нет, а есть любовь и тайное влечение к Безднам России, восхищение ими и головокружение от них. И одна из сторон этой любви — влечение к русскому бытию, к бытию вообще. Это означает не только присущую всем любовь к «жизни» (которая всегда есть процесс, изменение, борьба и как форма бытия может существовать только во времени), но и любовь к тому, что «я есть», любовь к тому, чтобы «бытъ» во всей многозначности и постоянстве, во всех внутренних возможностях, во всей потенции к вечности. Бытие, естественно, выше и шире «жизни», которая есть лишь одно из его проявлений.

Но русское бытие отмечено чертами второй реальности, обращенности на себя, странного нарциссизма (влюбленности в свое бытие), но с «разрывами» и «провалами»; жалости к тому, что «пришло отцвесть и умереть»; лишенности и в то же время веры в свою самоценность, переходящую иногда в солипсизм; интереса и к себе и к запредельному; незаметного, но повседневного и естественного сюрреализма. Русское бытие есть фактически полное отрицание всего того, что является основным в западной жизни. Оно может быть истолковано на уровне мистического национального экзистенциализма, русского экзистенциализма (без всех этих вывертов обычно-человеческого отчаяния и одиночества, составляющих альфу и омегу западного экзистенциализма) со всеми его видимыми и невидимыми пластами. С гениальной силой один из внутренних пластов этого бытия выражен в «Котловане» Платонова, пласт, который идет там подтекстом, в который можно проникнуть, только осознавая смысл платоновского языка. Платонов — пример невиданной гениальности, основанной целиком на «русскости». Надо понять Россию и в этом измерении как бытие, как поле бытия по ту сторону интеллектуализма, религии, социальных ценностей, борьбы, что влечет за собой понимание бытия, русского бытия как особой автономной ценности. И, исходя из этого, возможно идти дальше в глубь русского бытия, к его целостному познанию, в том числе и к познанию его тайной радости. [48]

Постепенно становится понятным, что историческая Россия является носительницей некоего национально-космического центризма. «Посредник» (Россия) в этом звене (Абсолют — Россия — Бездна вне Абсолюта) выполняет не только функцию «контакта» между Абсолютом и Бездной вне Его, но и становится самостоятельным третьим метафизическим Началом, одно из проявлений которого в некотором «объединении» невозможного: в своей крайней форме — того, что «есть», и того, что «нет».

Поэтому Россию скорее можно определить не как «Посредник», а именно как третье метафизическое Начало. И по самому большому счету России действительно необходимо «вечно быть» (в проявленном состоянии), чтобы исполнять весь комплекс своих высших предназначений. В конце концов, если рассмотреть эту ситуацию только «с точки зрения» исторической России, то мы приходим к неизбежному выводу о присутствии в России глубинного и мощного течения — метафизического патриотизма или даже метафизического национализма, который (если не считать самого слова) не имеет ничего общего, с обычным национализмом, столь широко распространенным на нашей планете.