Андрей Амальрик - СССР и Запад в одной лодке (сборник статей)

Рост национализма и усиление русификации — два инспирирующих один другой процесса — отчасти объясняются кризисом идеологии. Все более заметно превращение марксизма из живой идеологии, каким он был в России первую половину XX века, в обязательный, но мертвый ритуал. Если считать молодежь наиболее характерным идеологическим индикатором, то можно сказать, что она наиболее дезидеологизирована. Между тем тоталитарная власть нуждается в идеологии как своей первооснове и оправдании. И мы замечаем в советском обществе подспудные, но интенсивные поиски новой идеологии — для сторонников сильной власти это может быть только национал-большевизм, который вступит в неизбежный конфликт с региональным национализмом.

Признаки экономического кризиса видны в неэффективности сельского хозяйства, снижении эффективности капиталовложений, замедлении роста производства, диспропорциональном развитии отдельных отраслей, надвигающемся энергетическом кризисе и все возрастающей апатии рабочих. Сердцевина этого кризиса — кризис управления экономикой, за последние двадцать лет делалось несколько попыток перестроек, опирающихся скорее на здравый смысл, чем на разработанную экономическую теорию, и ни одна из них не была доведена до конца. Существует, по крайней мере, три скрытых конфликта: 1) между партаппаратом и менеджерами, 2) между менеджерами и рабочими; 3) между рабочими и партаппаратом.

Один из постоянных для СССР кризисов — болезненный кризис преемственности власти. Поскольку власть сосредоточивается в руках одного человека и нет легального механизма, который позволил бы у него эту власть отобрать или ему самому назначить преемника, то его смерть или ожидание смерти приводит к борьбе «наверху». Положение сейчас более всего напоминает время перед смертью Сталина, когда «ортодоксальная» фракция, включая самого Сталина, начала борьбу с «умеренными» за сталинское наследство, сопровождаемую антисемитской кампанией и репрессиями, — Сталин хотел сделать невозможным какое-то ослабление режима даже после своей смерти. Ожидание смерти Брежнева, чистки в Политбюро и усилившиеся репрессии против диссидентов — при общей атмосфере неуверенности — повторяют это, хотя и не в таком страшном масштабе.

Наиболее серьезная внешнеполитическая проблема СССР — это проблема Китая; хотя угроза прямого конфликта как бы отошла на задний план, но смерть Мао Цзе-дуна скорее увеличила эту угрозу, поскольку новое, более прагматичное руководство сразу же взялось за ускоренную модернизацию военной промышленности и армии.

Во-вторых, это проблема Восточной Европы и еврокоммунизма. Советское руководство долго может удерживать Восточную Европу военной силой, но его политическое и экономическое влияние ослабевает. Еврокоммунизм, с одной стороны, может служить инструментом для разложения Западной Европы, но, с другой, в гораздо большей степени — идеологическим орудием восточноевропейских стран против СССР, у СССР не хватит гибкости, чтобы использовать феномен еврокоммунизма в своих целях, а в его общей тенденции руководство КПСС видит угрозу ортодоксальной идеологии.

В-третьих, это проблема отношений СССР с «третьим миром». Деколонизация создала обширные зоны с политическим вакуумом, и для такой агрессивной и идеологически ориентированной страны как СССР открыла огромные возможности. Правда, СССР постепенно вытесняют из тех районов, где он сначала доминировал — с Дальнего, а затем и с Ближнего Востока, но этот процесс долог и противоречив, а кроме того, СССР «открывает» для себя все новые районы и действует все увереннее, как это показывает советско-кубинская экспансия в Африке. Весь опыт России говорит, что пока возможна внешнеполитическая экспансия, внутренних реформ не будет. Как это ни странно, пусть «человек с улицы» где-то в Рязани даже не знает, где находится Эфиопия, но советские успехи в Эфиопии примиряют его с тем, что в Рязани нет молока и мяса. Так что отношения СССР с «третьим миром» — хотя и несущие в себе потенциальную опасность — в настоящее время скорее способствуют стабилизации режима.

Наиболее же стабилизации режима способствуют отношения с Западом. Можно сказать, что нигде в мире г-н Брежнев не имеет таких хороших друзей, как г-да Жискар д'Эстен или Хельмут Шмит, которые не только в прямом смысле слова помогают ему встать на ноги, но и позволяют стоять на ногах его режиму.

Запад — даже помимо своей воли — всегда играл роль стабилизующего фактора для советской системы. Во-первых, наличие «идеологического врага», причем богатого, а не бедного, оправдывало существование агрессивной и репрессивной системы, ибо какой же был бы в ней смысл, если бы у нее не было врагов. Во-вторых, технологически развитый Запад давал стимул для развития: его все время надо было «догонять и перегонять». Если бы технологически Запад достиг состояния стагнации, то и технологическое развитие СССР остановилось бы, ибо идея социализма — это остановка исторического развития: история не нужна, когда ее цель достигнута.

Наконец, стабилизации режима в СССР содействует сознательный подход западных политиков и бизнесменов, в котором можно выделить три взаимосвязанных стороны: 1) сохранение статус-кво, 2) воспитание, 3) политический компромисс.

Поскольку западному обществу «есть что терять», стремление сохранить статус-кво понятно. С этой точки зрения, надо сделать СССР как можно более богатым, чтоб ему тоже было что терять, а также нужно «платить» СССР кредитами, технологией, продовольствием, чтоб он не нарушал статус-кво в мире — нечто вроде отношений лавочника и рекетира. Но СССР наиболее заинтересован в том, чтобы с помощью «низов» — «третьего мира» — уничтожить «верхи» — индустриальный Запад, и все попытки вовлечь его в «клуб богатых» СССР примет при условии, что остальные из него выйдут.

Идея «воспитания» СССР начинается еще со времен Ллойд-Джорджа, который считал, что торговля цивилизует даже людоеда. Увы, людоед часто требует, чтоб ему продавали человеческое мясо, продает же Запад полицейское оборудование для КГБ. Боюсь, что за 60 лет не людоед был цивилизован, а торговец все в большей степени принимал навязываемые ему людоедом правила. Еще более СССР равнодушен к «уговариванию»: пока г-н Киссинджер рассуждал, как дурно поступает СССР в Анголе, СССР прибрал Анголу к рукам; сейчас он прибирает к рукам Эфиопию — под проповеди г-на Картера, что поведение СССР «может повредить разрядке» — при этом делаются заверения, что ни торговле, ни поставкам технологии и зерна, ни переговорам о разоружении это не повредит, — тогда чему же?

Идея «политического компромисса» — основа западной политики, но основа советской политики — это бескомпромиссная идеология, это достижение конечной цели, а не примирение интересов. Там, где один хочет наступать, а другой только обороняться, результат легко предсказуем. И если компромисс все же достигается и статус-кво устанавливается, то только для того, чтобы в скором времени СССР, обходя очередную политическую «линию Мажино», потребовал бы нового компромисса и нового статус-кво. В частности, совсем нелепой мне кажется попытка либерально-консервативных кругов Запада взамен внешнеполитических уступок получить от СССР гарантии против своих «левых» это только позволит СССР быть арбитром внутриполитической борьбы этих стран.