Газета Завтра - Газета Завтра 801 (65 2009)

Миллионеры и миллиардеры, нефтяники и латифундисты соседствуют с отпрысками беспредельных девяностых, тупо убивавших себе подобных за щедрый счет в кабаке или турпутевку в капиталистическую страну. Здесь равнение по последнему. И будь ты хоть трижды Ходорковским, вкуснее палки сырокопченой колбасы на этом централе тебе не обломится. Ибо все продукты, разрешенные к передаче, жестко ограничены постным списком, даже у олигархов пробуждающим аппетит к баланде. О вольном прошлом сидельцев могут уверенно поведать лишь шрамы: у одних — от ранений, у других — от липосакции и пересадки волос.

В тюрьме все прожитое осознается внове. На воле чужая беда ободряет, чужие поражения и неудачи липкой сладостью ложатся на душу. Злорадство — сестра зависти. И то и другое, попущенное свободой, отравляет тебя изнутри, изничтожает достоинство, сбивает спесь благородства, вспарывает закупоренные гнойники лицемерия, источающие зловоние порока, словно бутылочного джина, выпускает наружу человеческое ничтожество. Сии грехи не подвластны нашему сознанию, поскольку они существуют вне разума и воли. Тюрьма же отпускает их, облегчает душу, очищает сердце…

Не теряя надежды, в лучшее веришь слабо, рассчитываешь на худшее: переполненную голодную "хату", сырую и прокуренную, агрессивно-тупорылый контингент, отсутствие возможности тренироваться (пусть даже на клочке в квадратный метр) и читать. Это худшее — реальность, а, значит, самое важное — сохранить здоровье. Красного Креста вместе с полумесяцем здесь нет и не будет. Право на медицинскую помощь начинается и заканчивается флюорографией раз в полгода, чтобы убедиться, можешь ли ты сидеть дальше со здоровыми, или должен быть отправлен подыхать на тубонар. Мучают боли от головы до печенки? — Смело можешь рассчитывать на колесико просроченного антибиотика. Ноют зубы? — Что поделаешь, если их не выбили при задержании. Дырки в карме надо было штопать загодя.

Ежедневные часовые прогулки вчетвером на десяти квадратах, обливание ледяной водой, изматывающие отжимания-приседания, ограничения в пище — это борьба за жизнь. Без этого "здорового образа" уже через год железобетонной крытки ты имеешь все шансы стать инвалидом и обрести уйму всякой хронической всячины.

Одна из самых распространенных тюремных болячек — колени. Они дают о себе знать месяцев через пять, проведенных в СИЗО. Сначала — рваная боль, затем колени набухают плотным воспалением, и ты не спишь от невыносимой терзающей рези… Но другая тюремная неизбежность — резко садится зрение, стремительно развивается близорукость. Словно крот, ты быстро отвыкаешь от живого света. Взгляд постоянно упирается в стену на расстоянии вытянутой руки и лишь изредка вырывается на просторы тюремных и судебных коридоров. Прямой солнечный свет на нашем централе — забытая роскошь. В лучшем случае приходится радоваться скудным отблескам, рассыпанным в цементной сырости колодца прогулочного дворика.

Вчера, разъедая заросли колючей проволоки, вдруг расцвело солнышко. На душе светло, а глазам больно. Даже закрытые глазницы не выдерживают забвенных лучей, яркими вспышками разрывающих привычную полутьму. Отводишь взгляд, стараясь больше не пересекаться с этой, по здешним меркам, аномалией, довольствуясь игрой бликов на подкопченной окурками стене.

ВЫБОРЫ

Это были первые выборы, на которых мне пришлось довольствоваться банальной ролью избирателя. На протяжении предшествующих двух месяцев политреклама избирательной кампании едкой жижей заливала мозги, вызывая беспомощное раздражение и гадливость. Сюрпризов не было. Все было на редкость серо, примитивно, пошло и просто. Зато тихо… Метро и дома, слава Богу, не взрывали.

Наша камера вполне сошла бы за фокус-группу. Мнения и оценки арестантов были не единодушны. Ярым сторонником "Единой России" оказался крупный бизнесмен Олег, рьяно отстаивавший принцип "жизнь налаживается". И хотя ему корячилось лет пятнадцать за легализацию, он искренне верил, что "лучшее, конечно, впереди". Душой и сердцем будучи за партию власти, он восторгался Жириновским как непревзойденным политиком, называя его то "молодцом", то "красавцем". ЛДПРом проникся и Серега Журавский. Несколько раз в день Жура залезал на верхнюю шконку и орал оттуда то "Не врать и не бояться!", то "Не ссучить, не скрысить, не сдать!". Сергеич в предвыборных чувствах был сдержан. На вопрос: "За кого?" следовал ответ: "Конечно, за "Единую Россию" — "Почему?" — "Засиделась Валя в Питере, пора бы ей в столицу двигать. Новые высоты, новые горизонты"…

С этим мы подошли ко второму декабря.

…Я не раз вспоминал думские выборы 2003 года. Седьмого декабря четыре года назад. Штаб "Родины" находился на Ленинградке, в гостинице "Аэрополис". Штаб занимал целиком два этажа. Наша группа размещалась в пяти кабинетах. В день выборов я проснулся ближе к полудню. К двум часам приехал в штаб. Столы были завалены сводками, дорогой выпивкой и снедью. Народ в раскачку начинал отмечать неизбежность победы. Пили все и везде, кто из хрусталя, кто и прямо из горла. Пьяная публика нервно шарахалась от софитов, норовя выскочить из прицелов многочисленных видеокамер. Часам к восьми подъехали Рогозин, Бабурин, Глазьев. После одиннадцати пошли первые результаты, полночь встретили, как Новый год…

2 декабря 2007 года я проснулся от аккуратного толчка в бок. Снизу выглянуло заспанное лицо Олега: "Вань, вставай, гангстеры идут!". Действительно, по этажу раздавался тяжелый лязг дверей, клацанье и стук запоров. Хата была уже на ногах. Не успел я нырнуть в тапки через штаны, как распахнулись тормоза, и на пороге возник майор в парадном мундире с золотыми погонами, в белоснежной рубашке.

— Голосовать будем! — празднично объявил он. — Первый на "ж".

Закинув руки за спину, Серега исчез на продоле. Он вернулся через пару минут, осчастливленный реализацией своего конституционного права. Потом вышел Сергеич, возвратившийся с лукавой усмешкой. Потом на "м".

В коридоре глаза зарябило от зеленого, словно я упал лицом в газон. Человек тридцать вертухаев теснились на этаже, поддавливая друг друга плечами. Слева, в трех метрах от камеры, стоял стол, за которым нарядным сидели незнакомый подполковник и еще какой-то гражданский, но с физиономией прапорщика. Перед товарищами лежала стопка бюллетеней, переносная урна, похожая на автомобильную аптечку, и здоровенный журнал со списком избирателей. Рядом с комиссией в выцветшем камуфляже стоял принимающий этот парад похмельно уставший полковник Овчаренко. Выражением лица и стертым годами службы прикидом, в котором, если бы не набитое ливером брюхо, сошел бы за военнопленного, он красноречивей всех выражал свою гражданскую позицию и отношение к выборам в целом…