Сергей Родин - Отрекаясь от русского имени

Цель и задачи полонизации Русских сами же ее реализаторы выразили с предельным цинизмом: «Между душой русина и душою москаля основного различия нет … Иную душу (здесь и далее курсив мой. –С.Р.) влить в русина – вот главная задача для нас, поляков!.. Та душа будет с Запада. Пускай русин соединяется своей душою с Западом, формою – с Востоком. Тогда возвратится Россия в свои природные границы – и при Днепре, Доне и Черном море будет что-то иное … А если бы оно и не сбылось, то лучше Малая Русь самостоятельная (!!), нежели Русь российская» [107] цит. По Назаров М. Историософия Смутного времени, с. 66 .

Душа автора «Истории Русов» воплощает в себе успешное решение этой иезуитской задачи: его ментальность, сознание, мироощущение уже «иные», не-русские, хотя сам он того не сознает, по инерции называя себя Русским. Но духовная инаковость, утрата Русского сознания и миросозерцания, смещение точки зрения в сторону и пользу Запада сквозят в каждой авторской мысли, его основополагающих оценках и выводах.

Достаточно показательно в этом плане восприятие «Историей Русов» того периода в истории Малороссии, который получил название «Руины» и увенчался циничным и подлым предательством гетмана Мазепы. Как истинно украинское произведение «История Русов» в принципе не признает изменой бесконечные переходы «малороссиян» на сторону своих исконных врагов – турков, татар, поляков – и сотрудничество с ними. Даже полное разорение Малороссии, истребление и угон в рабство ее населения татарами, наводимыми всевозможными тетерями, дорошенками, петриками, орликами и прочими доморощенными «спасителями отечества», в глазах ее автора – только сложный поиск способов обретения краем подлинной «независимости», т.е. вожделенного освобождения от «московского ига». Определения «предатель» после Хмельницкого удостоился лишь Выговский, да и то лишь потому, что автор зачислил его в «поляки». Все остальные, при констатации за ними определенных «недостатков», в целом настоящие «лыцари», искрение любящие родину и желающие ее народу только добра. Ну и что, что в результате вакханалии гетманских измен, ничтожной борьбы за власть и привилегии казачьей старшины, ее открытого коллаборационализма Малороссия была залита кровью и превращена в безжизненную пустыню, прямые виновники этого зла, по мысли автора, все равно – «достойнейшие люди», так как в избытке обладают самым ценным в его глазах качеством – ярой и непримиримой ненавистью к Русским, то бишь «московцам». Именно этим они духовно близки ему и за это именно он готов простить им любые преступления и измены. Соответствующий карт-бланш получает, конечно, и наиболее знаменитый представитель этого племени предателей – Иван Мазепа.

«История Русов» еще не решается открыто оспаривать народную оценку гетмана-предателя и выставить его измену «бескорыстным подвигом» во имя отчизны. Она даже как-будто и не одобряет его деятельности, но переход на сторону врага сводит к смехотворной причине: Царской оплеухе, полученной якобы гетманом на пиру у князя Меншикова. Личная обида на Петра приводит Мазепу в стан неприятеля. Причем тут «измена» – обиделся старик! Однако в специально сочиненной для него речи, автор, напротив, выставляет Мазепу как подлинного «национального героя», думающего не о себе, а о судьбе родины в роковые для нее минуты. Сам гетманский выбор в пользу шведов, коих он, по подсказке автора, предлагает почитать «своими приятелями, союзниками, благодетелями и как бы от Бога ниспосланными для освобождения нас от рабства», преподносится как в высшей степени «мудрое» и правильное решение. Проклятия измученного, ограбленного народа по адресу новоявленных «освободителей» «История Русов» признает, но во внимание не принимает, ведь Русский Народ глуп, дик и суеверен: куда ему разбираться в высших тонкостях «европейской политики», утвердившей Малороссию самостийной и независимой от остальной России. Недоступны ему и гениальные замыслы Мазепы.

С целью более контрастного очерчивания дремучести «народа здешнего», принявшегося подобно «диким азиатцам» истреблять культурных, цивилизованных шведов, автор набрасывает трогательную пастораль их похода в Русские пределы.

«Вступление шведов в Малороссию ни мало не похоже было на нашествие неприятельское, и ничего оно в себе враждебного не имело, а проходили они селения обывательские и пашни их, как друзья и скромные путешественники (!!), не касаясь ни чьей собственности и не делая вовсе всех тех озорничеств, своевольств и всех родов бесчинств, каковы своими войсками обыкновенно в деревнях делаются под титулом: «Я слуга Царский! Я служу Богу и Государю за весь мир христианский! Куры и гуси, молодицы и девки, нам принадлежат по праву воина и приказу его благородия!» Шведы, напротив, ничего у обывателей не вымогали и насильно не брали, но где их находили, покупали у них добровольным торгом и за наличные деньги. Каждый швед выучен был от начальства своего говорить по-русски сии слова к народу: «Не бойтесь! Мы ваши, а вы наши!»…

Читая это слащавое и совершенно фантастическое описание неприятельского вторжения, с трудом веришь, что принадлежит оно не шведу, а представителю того народа, с которым те воевали и который хотели поработить. Тем более, что это «чудесное превращение» приключилось с ними именно (и только!) в малороссийских пределах. Годом ранее те же шведы «расхаживали по Польше и делали свои добычи, грабя монастыри и церкви, а паче Русские и униатские, которые удерживали еще вид Русских: они вместе с другими сокровищами церковными, обдирали иконы, отнимали потиры и всякую утварь, не оставляя ничего, что только имело цену» [108] История Русов или Малой Росси, с. 204, 208-209, 198-199 . Одним словом, вели себя как нормальные обычные оккупанты. И вдруг, вступив в Малороссию, странным образом преображаются в «скромных путешественников», да еще и «друзей» тех самых Русских, которых в Польше грабили без всякого зазрения совести. Что за наваждение? Не чары ли автора «Истории Русов», при измышлении этой картины возомнившего себя добрым волшебником так подействовали на его виртуальных шведов?..

Доброта, впрочем, здесь ни причем. В отношении авторских «шведов» к Русским, он несознательно воспроизводит свое собственное к ним отношение: иллюзорная надуманная «любовь» чередуется с реально осязаемой ненавистью. Таково однако сознание автора «Истории Русов», его мировосприятие: любовь и ненависть, правда и ложь, реальность и вымысел, «свое» и «чужое», «друзья» и «враги» меняются местами, обретают противоположный изначальному смысл, двоятся, сливаются, становясь зыбкими и едва уловимыми, загадочными и малопонятными.