Арсен Мартиросян - СТАЛИН и репрессии 1920-х – 1930-х гг.

— «Все фамилии выполнены не одномоментно (различный наклон в каждой из фамилий, различные расстояния между словами, а также различный рисунок знаков препинания, в частности, запятых), то есть такое выполнение возможно под диктовку другого лица».

— «В тексте Заявления от 10 июня 1937 года наблюдаются те же признаки, свидетельствующие о необычном состоянии исполнителя. При этом данный текст также мог быть выполнен под диктовку, особенно в части фамилий (в них также наблюдаются: в обозначениях фамилий — более дуговые движения, более вертикальный наклон по сравнению с рядом расположенными записями, а также между собственно выполненными фамилиями. "Казенный стиль" изложения, особенно в последних двух абзацах (например, в части уточнения: "то есть по существу, пораженческой деятельности")».

Итак, прежде всего, отметим, что любая экспертиза, проведенная без соответствующего постановления суда, рассматривающего данное дело, — незаконна! Более того, она ангажирована. В данном случае — политически ангажирована. Хуже того — она просто не имеет законной юридической силы! «DURA LEX — SED LEX», — говаривали ещев Древнем Риме. «Закон суров— но это закон!»

Поэтому ссылки г-жи Кантор на Заключение по результатам графологического анализа рукописных текстов показаний Тухачевского М.Н., которое подготовлено главным экспертом ЭКЦ ГУВД СПб. и ЛО Сысоевой Л.А., в принципе безосновательны! Проще говоря, они незаконны, как незаконна и сама эта экспертиза. Закон для всех обязателен — даже при попытке восстановления справедливости, чего в данном случае нет. Почему же эксперты согласились провести и без того всегда сложную и, как правило, неоднозначную в своих выводах графологическую экспертизу, имея в качестве образца документы двадцатилетней, по сравнению с текстом собственноручных показаний, давности? Неужели им, профессиональным экспертам-графологам неизвестно, что с возрастом почерк меняется, а нередко и очень сильно? Как можно было браться за такую экспертизу при столь недоброкачественном характере образцов? Да и получившей каким-то странным образом доступ в ЦА ФСБ г-же Кантор тоже следовало бы озаботиться поиском не стародавних образцов почерка Тухачевского, а непосредственно накануне его ареста, максимум заполгода до его ареста. Тогда экспертиза хоть чего-нибудь да стоила бы. Это обычное правило. Неужели и это непонятно?! Впрочем, миль пардон, «демократия» и искусствоведы от «демократии» еще и не такое могут.

В экстазе «необъяснимого рвения» г-жа Кантор выступила… в роли той самой унтер-офицерской вдовы. Потому что, приведя отстоящие друг от друга на расстоянии двадцати лет образцы почерков, она наглядно показала, что все написано действительно рукой Тухачевского. Что же до некоторой разницы в почерке, так, извините, эксперты и так перстом показали на подлинную причину: необычные условия выполнения, то есть непривычным пишущим прибором, в неудобной позе, на неудобной подложке, в состоянии сильного душевного волнения. Опьянение и лекарственные препараты в расчет не беру. Водку пить в тюрьме Тухачевскому был недосуг, да и не входила она в рацион питания заключенных. Лекарственными препаратами тогда не баловались даже следователи, ибо никаких «сывороток правды» тогда еще не было. Да и многие свидетели судебных процессов начисто отрицали даже саму вероятность применения каких-либо специальных препаратов.

И что же в итоге? Ну, так ведь все верно написал эксперт. В каком еще состоянии должен быть человек, тем более Маршал Советского Союза, который только что слетел с поста первого заместителя народного комиссара обороны, а теперь еще и с поста командующего округом, с которого спороли все знаки воинского различия и отправили в кутузку по обвинению в государственной измене? Только в состоянии сильного душевного волнения! Тюрьма, тем более лубянская, — чай, не санаторий с «курортным романом»! Угодив в кутузку, любой человек, даже имеющий не один десяток «ходок» закоренелый рецидивист и то будет в таком состоянии, особенно в первые дни! Обидно же — свободы лишили. При всем том, что арест, конечно, далеко не самое лучшее событие в жизни любого человека, это никому не дает права делать из этого факта политически ангажированные выводы, да еще и со ссылкой на заключение графологической экспертизы.

Не менее права графологическая экспертиза и насчет непривычного пишущего прибора. Могу подтвердить на собственном примере — до сих пор не могу писать шариковой ручкой, только чернильной. Шариковой только расписываюсь. Так что вполне естественно, что, оказавшись в тюрьме и получив обычную ручку с пером, которую надо макать в чернильницу — других в тюрьме тогда не было, — Тухачевскому действительно было непривычно. У него-то, поди, была прекрасная самописка-авторучка — сколько его «корешей» перебывало за границей. Уж сувенирчик такой хоть однажды да привезли. Поэтому и с этой точки зрения нет никаких оснований для политически ангажированных выводов, которые г-жа Кантор преспокойно делает. Даже если он и привык обращаться перьевой ручкой и чернильницей, то все равно он же не своей пользовался. Едва ли «открою Америку», что, даже взяв в руки практически аналогичный собственному письменный прибор, любой из нас все равно в первый момент будет испытывать некоторое неудобство — не своя же ручка.

Столь же права графологическая экспертиза и в выводе о неудобной позе. Едва ли нужно объяснять, что в тюрьме удобного кресла первого заместителя наркома обороны не было — была привинченная к полу обыкновенная табуретка, кстати говоря, не очень-то и высокая. Был небольшой столик, тоже не очень высокий, к тому же привинченный к стене. Конечно, человеку высокого роста и крупного телосложения, как Тухачевский, было неудобно писать в таких условиях. Но с какой стати это должно давать право на политически ангажированный вывод? Точно такой же вывод должен быть — потому что он единственно нормальный, — ив отношении непривычной подложки при написании. Вряд ли нужно объяснять, что между удобным, обитым ласкающим взор зеленым сукном письменным столом первого заместителя наркома обороны или даже командующего округом и простым, едва обструганным, некрашеным тюремным столом, тем более в камере, — принципиальная разница. Но разве это дает право на политически ангажированный вывод?!

Что ж е, например, до «казенщины» в письменной речи такого «интеллектуала», как Тухачевский, то могу сказать только одно — сходите в любой суд, в наш «самый гуманный демократический» суд любой инстанции или в отделение милиции и попробуйте подать хоть какое-нибудь заявление в свободном изложении. Попробовали?! То-то и оно, что господа судьи и защитники правопорядка вас просто не поймут — и заставят написать сугубо казенным языком, как у них полагается, чтобы до их судейских и милицейских мозгов и образа мышления дошло бы, зачем вы к ним пристали! Хуже того. Они вам всучат образец, как надо писать, а то и прямо дадут форму №… — иди и пиши в ней, что тебе надобно от суда или от милиции, не отвлекаясь на всякую лирику. Точно так же вас не поймут и в любом государственном учреждении. В каждом из них своя, десятилетиями складывавшаяся «казенщина».