Даниил Строгов - Исповедь диггера. Кровавые тайны метро-2

– Смещенные шейные позвонки, неестественная форма черепа, слишком удлиненные пальцы. А вот и шестипалый зародыш. А это ребенок со слишком большой черепной коробкой, которая тяжелее его скелета. А вот скелет с неестественно прямой спиной… вживленные пластины… судя по светлым подтекам, разрушающие костную ткань…

– Иными словами, – начинаю я.

– Иными словами, Даня, – академик отложил лупу и внимательно посмотрел на меня, – даже не будучи специалистом, можно сказать, что скелеты принадлежат людям, на которых были поставлены медицинские эксперименты.

– Да, мне тоже так показалось, когда я увидел эти фотографии.

– Где вы их взяли?

– Дал один человек, – уклончиво ответил я. Ну правда, зачем моя откровенность человеку, у которого был замучен в застенках отец.

Секундное молчание. Барабанная дробь пальцами по столешнице:

– Удивительное дело, но эти деформированные останки мне очень напомнили именно те, что мы видели с поисковиками, когда обнаруживали могильники с захоронениями у концлагерей.

Я напрягся:

– Вы о тех, которые были на территории бывшего Советского Союза.

– Да, Даня, именно о них, – мимолетная улыбка приходящего в себя человека, тяжелый взгляд на меня, – это вас так удивило?

– Нет, – честно сказал я.

– Тогда рассказывайте, – откинулся на спинку кресла и засунул руку в карман брюк.

Честно говоря, первая паническая мысль – профессор лезет за оружием. Нет, ничего такого. Просто достал сигареты.

– Под землей нашли вот эти останки, – начал я деликатно издалека, – судя по имеющимся данным, тела хоронили в непосредственной близости от того места, где они были умерщвлены с помощью опытов или по иным другим причинам.

– Анализ почвы?

– Откуда узнали? – я чуть удивился.

– Все просто, Даня. – Он закурил и выпустил из носа тонкие струи дыма. – Если люди были умерщвлены прямо на месте, то почва пропитана не только кровью, но и потом, и, простите, мочой. Мне приятно, что вы не улыбнулись. Однажды мой студент изволил несмешно пошутить, что, мол, приговоренный описался от страха, и студент тут же был отчислен из Академии права. Просто сальные и прочие железы в момент смерти полностью расслабляются – и все происходит непроизвольно. Когда человека приговаривают к смерти на электрическом стуле, то после этого приходится мыть пол.

Я не смеялся. Мне было совершенно не смешно. Такая горечь стояла комом в горле, словно я сам видел, как умирали дети, вызывая смех тем, что мочевой пузырь опорожнялся сам по себе. Сокращение мышц во время смерти. Тряхнул головой, взял пачку сигарет Петра Сазоновича и дрожащими пальцами вынул сигарету, прикурил и нервно выпустил дым из носа. Академик смотрел на меня спокойно:

– Поэтому я стал криминалистом, Даня, я хотел точно знать, за что отвечает человек, умерщвляя себе подобного.

– Я догадался, – кивнул в ответ.

– Кстати… – Петр Сазонович снова уткнулся в фотографию, потом взял ее и пошел в свою лабораторию, расположенную в соседнем помещении.

Я с любопытством ждал его возвращения.

– Идите сюда, Даня, – зычно позвал он.

Я мигом вскочил и быстро пошел в лабораторию. Прохлада. Идеальная чистота. Хром и пластик оборудования. Запах какой-то непонятный. То ли медикаменты, то ли что-то химическое, то ли тальк, то ли сандал, то ли воск. Я проскользнул между двумя установками каких-то мерно гудящих баллонов и подошел к белоснежному столу, на котором лежали фотографии.

– Сюда, – раздался голос слева.

Я обернулся и не сразу увидел Пазухова за огромной установкой – невероятных размеров микроскопом. Подошел и встал у плеча.

– Ну-с, смотрите, – академик отстранился, давая мне возможность прильнуть к микроскопу. Я взглянул. Когда глаза привыкли к диоптрии, то увидел на огромном сером предмете выбитые цифры.

– Это номер, – пояснял мне Пазухов, – практически как в концлагере, только с той разницей, что цифрами обозначаются зашифрованные препараты, которые были использованы для обработки конкретного человека.

Я невольно вздрогнул.

– То, что живые подопытные не могли ничего говорить, – это нормальная практика, принятая еще в фашистской Германии, им просто отрезали или высушивали языки. Во-первых, с криком выходит энергия, которая необходима для составления графика воздействия болью на определенный участок тела, а во-вторых, крик все же способен облегчить болевое воздействие, а это мешает исследователям.

Я молчал, словно меня стукнули пыльным мешком.

– Поэтому выбивались номера с используемой нормой, не читать же какие-то документы, если в них идет только анализ полученной информации, и лишь вторичный этап и его результаты заносятся в документы, чтобы уже использовать их в исследованиях и так далее. Ведь подопытный может просто не выдержать первичной дозы, и стоит ли тогда переводить чернила.

Я подавленно молчал.

– Речь идет о сотнях людей, Даня, чтобы добиться работы препарата, обнаружить несмертельную дозу и прочее, могли умертвить десятки, прежде чем врачи или военные находили «золотую середину» и их испытуемые не умирали, – беглая улыбка мне, – вы, может быть, считали, что живете в раю?

Отрицательно качаю головой.

– Это ведь снимки со станции «Ближняя»?

Такой простой вопрос, что я лишь раскрыл рот:

– Откуда вы узнали, Петр Сазонович?

Молчание. Пытливый взгляд. И наконец:

– Мой отец занимался подземными лагерями для умерщвления.

– Да? – только и мог сказать я.

– Такие снимки попали к нам несколько лет назад, ну, или для точности – почти такие же снимки, просто тут я обратил внимание на сочетание цифр 6 и 2 и характерную деформацию скелетов, собственно, с таким я сталкивался, когда изучал последствия воздействия радиации после взрыва Чернобыльской АЭС. Эмбрионы уничтожали, едва были намеки на патологии, но техника, Даня, техника подводит, тем более столько лет назад, и ультразвук подчас не мог выявить изменения в костной ткани, женщины рожали, и в итоге, простите за цинизм, хорошо, если просто костный паралич, а если страшнейшие деформации суставов?

Я понимал, что отвечать сейчас ничего не нужно.

– Снимки принес пожилой мужчина, внешностью очень похожий на шахтера, и я еще тогда подумал, что, может быть, посетитель действительно связан с подземными работами, потому что он характерно щурился на свет. Он сказал, что знал, чем занимался мой отец.

Пауза. Петру Сазоновичу было явно трудно говорить об этом:

– К тому времени я давно выяснил, что отца сгноили в лагерях, а о его занятии я узнал, когда рыскал в поисках его захоронения, вот тогда я познакомился и с теми, кто чудом избежал его участи, и с их детьми. Энтузиасты уникальные, собственно, на свой страх и риск, порой без спонсорской помощи ищут места боевой славы тех, кто погиб как враг народа. Мой отец был электриком. Погиб в 1953-м.