Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9

Ведая отделом поэзии в "Знамени", Куняев также стремился поддержать своего друга-студента, живущего в общежитии без какой-либо материальной опоры.

Итак, уже самые первые шаги Передреева на поэтическом пути были весьма успешны. Успешно было и продолжение. Его первая книга стихов "Судьба", которую и книгой-то назвать трудно - так невелик ее объем, - была восторженно встречена. Сразу же после ее выхода в свет появилось несколько положительных откликов, в то время как многих пишущих критика не замечала годами. Среди первых откликнувшихся были весьма авторитетные в то время критики Ал. Михайлов ("Рабочая косточка", журнал "Знамя") и Л. Аннинский ("Ритм и жизнь", журнал "Москва"). Со временем положительные отзывы только множились, и даже спустя семь лет на страницах такого серьезного, уважаемого журнала, как "Вопросы литературы", с очень добрыми словами о поэте выступил известный критик и литературовед Виктор Пер-цов. Этот патриарх литературы, в частности, заметил: "Случай, когда первая книжка заслуживает особого внимания". Безусловные достоинства "Судьбы", ее редкий для поэтического дебюта успех отразились в пожелании, высказанном - увы! - на поминках поэта: учредить премию его имени за первую удачную книгу стихов. К сожалению, это пожелание не воплотилось в жизнь: настали иные времена.

Книжку "Судьба" мне посчастливилось получить в подарок. Под лестной для меня дарственной надписью стояла дата 26.11.64. Вот тогда-то, после двух лет общения, мне представилась возможность впервые познакомиться с творениями поэта, так часто и подолгу беседовавшего со мной о чем угодно, кроме собственных стихов.

Сейчас, спустя более сорока лет, я смотрю на книжку "Судьба" с чувством досады. Тоненькая, небольшого формата, тираж - 10 тысяч при 100-тысячных тиражах модных в то время, но так убедительно раскритикованных

Передреевым поэтов. Цена - 7 копеек. Под ярким супером невзрачная бумажная обложка печально-мутного цвета. Имя и фамилия поэта начертаны мелким шрифтом и вытянуты вертикально вдоль узкой полоски, расположенной под названием книжки, не привлекая к себе тем самым должного внимания. "Судьба" не нашла и места на столичных прилавках. Поговаривали, что весь тираж был отправлен на периферию. И все-таки книжка дошла до истинных любителей поэзии. Восторженное письмо прислали поэту даже из Бразилии!

Успех "Судьбы" нисколько не вскружил ему голову. Вошедшие в нее стихи хвалили и раньше друзья-поэты, а к критическим статьям он относился безучастно и даже, по-моему, не читал их. Во всяком случае, никогда о них не говорил.

2. "В атмосфере знакомого круга…"

Как отметил С. Куняев, "Передреев был одним из немногих поэтов моего поколения, кто каким-то чутьем ощущал, что есть правда и что есть неправда в стихотворении. Слух на правду (эстетическую, этическую, духовную - любую) у него был абсолютный. Я верил ему больше, чем себе, когда нам было по двадцать пять лет, и продолжал верить, когда нам стало по пятьдесят… " Его "хороший поэтический вкус" отметил и Н. Асеев, а затем и другие поэты признавали его редкий и, подобно музыкальному, абсолютный поэтический слух.

В начале нашего знакомства, то есть в начале 60-х годов, чуть ли не все беседы Передреева сводились к Владимиру Соколову, к его стихам. О них он говорил всегда восторженно и в подтверждение своих слов с большим чувством читал:

Всё как в добром старинном романе. Дом в колоннах и свет из окна. Липы черные в синем тумане. Элегическая тишина.

Читая эти строки, он очень точно следовал знакам препинания - выдерживал долгие паузы, словно любуясь в это время картиной, созданной поэтом.

- После Есенина у нас не было настоящих поэтов, - сказал он однажды и, показывая на кончик мизинца, добавил: - Немного к нему приближается лишь Соколов.

И в другом разговоре:

- Вот что значит настоящий поэт! Прочитал Соколову новые стихи, и он сразу назвал, а затем и несколько раз повторил лучшую строку.

Назвать лучшую строку - это был своеобразный тест Передреева.

Ни Соколов, ни Передреев никогда не рассказывали, как и при каких обстоятельствах они познакомились. Скорее всего, их познакомил Куняев в "Знамени" или, по словам Передреева, знакомство произошло само собой:

В атмосфере знакомого круга, Где шумят об успехе своем, Мы случайно заметим друг друга, Неслучайно сойдемся вдвоем.

Эти посвященные Соколову стихи датированы 1967 годом. Соколов же посвятил Передрееву стихи "Попросил я у господа бога…" еще в 1963 году, то есть когда Передреев только начинал свой путь к поэтическому Олимпу. Соколова глубоко тронуло и раннее стихотворение Передреева об отчем доме, и он откликнулся на него еще одним стихотворением:

Слушай, Толя, прочти мне скорее стихи О твоем возвращенье в родительский дом…

Поэт большого таланта, Соколов довольно широко печатался, но был, как тогда выражались, "широко известен лишь в узких кругах". Помню, как в одной литературной (!) семье обсуждали статью Е. Евтушенко "о каком-то Со-

колове". А ведь этот "какой-то" печатался не реже автора статьи. Дело, очевидно, было в силе голосовых связок, в чем признавался сам автор статьи:

Голос мой в залах гудел, как набат, Площади тряс его мощный раскат…

Голос же Соколова, равно как и Передреева, не "гудел", а тем более не "тряс площади", и они оба, как правило, отказывались от выступлений в больших аудиториях. Лишь один раз Соколов пытался уговорить своего молодого друга: "Пойдем, Толя, попользуемся неуспехом".

Передреев, повторяю, часто заводил речь о Соколове, рассказывал о различных случаях из его жизни, повторял его острые шутки, каламбуры, а на это Соколов был большой мастер.

"Не напрасно мы ищем союза" - общность взглядов, взаимоуважение поэтического дарования сближало их. Однако между ними не было сердечной дружбы, поскольку были они людьми очень разными. Передреев всегда - в беседах и статьях - выступал открыто, с поднятым забралом. Соколов же мог прямо-таки виртуозно скрыть за внешней похвалой явное порицание, порою очень язвительное, болезненное.

С годами Передреев стал все реже и реже упоминать о Соколове, они стали отдаляться друг от друга. По свидетельству С. Куняева, Соколов отдалился и от других своих прежних друзей, и тут, на мой взгляд, не последнюю роль сыграла его новая женитьба - на Марианне Роговской, женщине редкой красоты.

Соколов, которому как-то не везло с женщинами - после гибели его жены-болгарки он два-три раза представлял нам своих новых жён - на этот раз признался, что Роговская "как с полки жизнь мою достала и пыль обдула" (на что один из присутствующих тут же заметил: "Ну, насчет пыли ты, Володя, загнул… протри глаза и посмотри вокруг").