Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9

Едва прозвучала последняя строка, Кожинов с увлажненными глазами и со словами: "Я не стою таких замечательных стихов!" - бросился обнимать поэта. И Передреев, в свою очередь, безмерно растроганный, горячо обнял своего друга. Почувствовав себя лишней, я под нелепейшим предлогом - "пойду поставлю чайник", выбежала на кухню. Но едва чиркнув спичкой, увидела входящего туда Передреева.

- Соня! Скажи честно: тебе понравились стихи?

Мне сначала не удавалось найти подходящих слов, и я лишь лепетала какие-то междометия, но потом все-таки выдавила из себя:

- Конечно же, Толя, очень понравились. И это, по-моему, одно из лучших твоих стихотворений.

- Ну спасибо… Спасибо… Значит, я не зря занимаюсь этим делом! Грустно, не без горечи произнес он эти слова, в его глазах стояли слезы.

И сам он выглядел непривычно растерянным, особенно на фоне небольшой коммунальной кухни, тесно заставленной кустарными дощатыми столиками, с такими же кустарными полками и видавшей виды кухонной утварью. Теперь, по прошествии нескольких десятилетий, я, вспоминая эту грустную сцену, думаю: ему, хорошо знающему истинную цену себе и не нуждающемуся, казалось бы, в чьих-то одобрительных словах, более того - даже конфузившемуся от них, такому мужественному, сильному, стойкому, хотелось, наверное, хоть иногда слышать не снисходительно брошенное "Гениально, старик!", не "мертвое пустое одобрение" критики, а непосредственную, товарищескую, похвалу от души. К сожалению, у нас почему-то не было принято хвалить в глаза. К тому же мне всегда помнились слова: "в присутствии профессионального певца негоже петь любителю", и потому я всегда избегала высказывать свои суждения о стихах поэтам. На прямой упрек Передреева при разговоре о чьих-то стихах - "а ты почему молчишь?" - сказала о полном несовпа-

дении своих впечатлений с другими и для примера сослалась на его собственные стихи: вот, мол, все хвалят твои известные стихи, а меня чуть ли не до слёз трогают, щемят душу никем даже не упоминаемые "Сон матери" или "Тётя Дуся, бедная солдатка, Дуська, голосистая вдова…" Я хотела было продолжить, но остановилась - Передреев, казалось, готов был разрыдаться. Такая же реакция была при разговоре с одной из моих сестёр, глубоко взволнованной его строками о потерях в минувшей войне:

Но двадцать, Двадцать миллионов Недавних… Памятных… Родных…

Он, думается, вкладывал очень много душевных сил, много чувства в свои стихи, особенно о минувшей войне, и потому так остро реагировал на разговор о них, даже, казалось, избегал таких разговоров. И всё же я корю теперь себя за редкие слова одобрения в его адрес, хотя Передреев, как мало кто другой, умел отличить слова искренние, идущие от сердца, от просто вежливых, сказанных лишь для того, чтобы сделать приятное. Он и сам избегал похвал, а тем более лестных слов, кроме дарственных надписей на своих книжках. Он единственный раз за все наше двадцатипятилетнее знакомство сказал мне нечто похожее на комплимент - это, по его выражению, "стопроцентное отсутствие нахальства".

Но вернемся в мою комнату. Передреев дарит мне и Кожинову по автографу, где стихи озаглавлены "Песня", и Кожинов тут же, подбирая мелодию на гитаре, напевает слова, в своей обычной романсовой манере. Возможно, потому они были названы затем "Романс", однако при следующих публикациях лишились и этого названия. К сожалению, никому из нас не пришла в голову мысль о дарственной надписи или хотя бы просто о подписи и дате, так что отпечатанные на пишущей машинке, как обычный текст, стихи не приобрели обаяния подлинности истинного автографа.

В некоторых изданиях стихотворение датируется 1965 годом, но это явная неточность, так как знакомство с Кожиновым запомнилось мне еще и тостом Шемы во здравие и благополучие его новорожденной дочери, то есть мы познакомились только в конце 1965 года, стихи же читались никак не раньше, чем через полтора-два года. Об этом свидетельствует и гитара, с которой Кожинов посещал нашу семью и, в конце концов, оставил ее в нашем доме. Потому-то она и оказалась у него под рукой после чтения стихов. К слову, эта гитара долгие годы бережно хранилась в нашей семье, Кожинов уже не нуждался в ней, но просил хранить до поры до времени. После его кончины я, не считая эту гитару своей собственностью, с согласия его вдовы хотела передать ее кому-нибудь из тех друзей и близких Кожинова, кто особенно дорожит памятью о нем. Таким человеком оказался Александр Васин, он воспринял гитару как ценную реликвию и, по его словам, хранит ее в красном углу.

Передреев, крайне скупой на посвящения своих стихов кому бы то ни было, сделал щедрое исключение для близких своего друга: посвятив стихи Вадиму, а затем и его жене Елене Ермиловой, он написал стихотворение "Ты просто Нюркою звалась… " об их домработнице, а по сути члене семьи Анне Петровне.

Стихи, посвященные Елене Ермиловой, по словам Передреева, он предложил ей на выбор, среди нескольких других, в качестве подарка на ее день рождения, и она остановилась на "Лебеди у дороги". Они были опубликованы в "Литературной газете" с посвящением "Е. Е.". Однако затем они почему-то утратили это посвящение (возможно, из-за Шемы, гордившейся тем, что ее муж никому из женщин, кроме неё, стихи не посвящал), но досужие острословы объяснили это возможностью приписать такое посвящение Евгению Евтушенко.

3. "Дни Пушкина"

Кожинов, отметив способность Передреева "распознать и выделить безусловные и высшие ценности", пояснил: "Он, например, безошибочно находил в наследии поэтов первого, второго, третьего и т. п. ряда, скажем, Апухтина и Фофанова, - те несомненные достижения, которые и обеспечивали им законное место на русском Парнасе. И, может быть, особенно замечательна была его способность беспристрастно оценить далекое или вообще чуждое".

Затем Кожинов ссылается на верную и беспристрастную оценку книги маркиза де Кюстина.

Однако я не могу похвастаться беседами о столь высоких материях. В наших беседах о "далёком" Передреев делился впечатлениями только о Пушкине, Лермонтове, Тютчеве, Некрасове, Ал. Толстом, Блоке, Есенине. И в первую очередь - о Пушкине. Благоговейно относясь к его гению, он говорил: "К Пушкину следует ходить на поклонение, словно в Мекку" и был ярым противником бездушного толкования его стихов, о чем сказал в статье "Читая русских поэтов". Поводом для статьи послужил заданный ему на госэкзаменах вопрос: "Что хотел сказать Пушкин в стихотворении "Пророк"?" Имея полную возможность что-то "провякать" о назначении поэта, Передреев, тем не менее, пустился в полемику с преподавателем и в сердцах покинул экзаменационный зал, а в результате - остался без диплома.