Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9

Вот тогда я ещё раз убедился в том, что, читая всё написанное о Сталине, нельзя верить ренегатам и идеологическим мошенникам вроде Волкого-нова, Борщаговского или Евтушенко, меняющим как перчатки свои взгляды и переписывающим, в отличие от Бокова, свои мысли 1, а надо верить поэтам, прошедшим через приговоры, тюрьмы и ссылки, через все огни, воды и медные трубы сурового времени - Мандельштаму, Смелякову, Заболоцкому, Даниилу Андрееву, Николаю Клюеву и, конечно же, поэту от Бога, русскому страстотерпцу Виктору Бокову.

Виктору Фёдоровичу Бокову исполняется 94 года. Но по нашему обычаю после девяноста лет каждый следующий год считается юбилейным…

"Спой мне песню, как синица тихо за морем жила"…

У нас ведь - всё от Пушкина, поэта империи и свободы. И Виктор Боков - его помазанник.

Ст. Куняев

1Чтобы не быть голословными, приведём пример стихотворного ренегатства: в 70-е годы, когда нужно было восславить советскую власть и Ленина, Евтушенко с пафосом писал: "А любил я Россию всею кровью, хребтом, её реки в разливе и когда подо льдом, дух её пятистенок, дух её кедрача, её Пушкина, Стеньку и её Ильича".Но когда пьедесталы Ильича стали шататься и давать трещины, поэт быстренько переписал свою нетленку, которая теперь выглядит так:

Дух её пятистенок, дух её сосняков, Её Пушкина, Стеньку и её стариков.

Словом, как сказал другой классик: "Бывали хуже времена, но не было подлей".

Кто пришёл в поэзию с поля, Кто пришёл в поэзию с моря, Кто пришёл от станка и зубил. Я в поэзию шёл из Сибири, Где меня надзиратели били, Я её за решёткой любил.

Вот она-то меня и спасала И под ковшик с баландой бросала: "Ешь, спасайся, не плачь, дурачок!" В ночь она мне постель постелила, Как был мягок цемент-перина, Если Муза сама - под бочок!

Муза на' голос мне кричала: "Не роняй головы, не печалуй, Видишь, солнышко за окном. Прилетят к нам сестрицы-синицы, Мы старинные эти темницы По кирпичику разберём!"

Как я выжил, у Музы спросите Да чего-нибудь ей поднесите, Дорогие мои земляки. Захмелеет она и расскажет, Оголится и всем вам покажет: На плечах у неё синяки.

Судил меня ревтрибунал, Седой высокий председатель. А слева от него дремал Ревтрибунальный заседатель.

А справа Суржиков Егор, Я знаю, он из нашей роты. Бежал однажды он бегом След в след за мной, на огороды.

Никак не мог понять Егор, Поверить, что я враг народа, Что вёл враждебный разговор, Кидал слова плохого рода.

Он так хотел меня спасти: "Какой же Боков враг? Неправда!" Едва успел произнести, Начальник оборвал: "Не надо!"

И заседатели немы. А председатель знает дело! Я помню: был конец зимы, Капель над каждой лункой пела.

Я в новом звании "зэка", Шинель на мне весьма потёрта, Пилотка рваная слегка И сапоги второго сорта.

В пути давали кипяток, А то и ковш воды с оврага. Гремят вагоны на восток, И я бесправен, как бродяга.

И снилась мне моя статья. Моя шинель, мои обмотки. И ощущенье: я не я, Когда долой звезду с пилотки!

Я всю дорогу повторял Под солнца горестные вздохи: "Ревтрибунал, ревтрибунал. Несправедливый суд эпохи!"

Моё сибирское сиденье

Не совершило убиенья

Моей души, моих стихов.

За проволокой месяц ясный

Не говорил мне: "Ты несчастный!"

Он говорил мне: "Будь здоров!"

Спасибо! Сердце под бушлатом Стучало словно автоматом, Тянулись руки за кайлом. Земля тверда, но крепче воля, Бывало, на коленях стоя, Я в землю упирался лбом.

Я в уголовном жил бараке, Какие там случались драки, Как попадало мне порой! Но всё ж ворьё меня любило, Оно почти меня не било, И кличку я имел - "Герой".

Рассказывал я горячо им, В барак за мною шёл Печорин, Онегин и Жюльен Сорель. Как мне преступники внимали, Как спящих грубо поднимали: "Кончай храпеть! Иди скорей!"

Ах, молодость! Сибирь с бушлатом, Меня ты часто крыла матом, Но и жалела, Бог с тобой! Скажи, целы ли наши вышки, И все ли на свободу вышли, И все ль вернулися домой?!

Ночую на вокзалах, Ночую на стогах, Шагаю по просёлкам В кирзовых сапогах.

Костюм на мне несвежий, В руках моих сума. А виноват Освенцим - Неволя и тюрьма.

Мой паспорт чуть подпорчен, И нет мне в жизни благ.

И вся моя подпочва

С большим клеймом: СИБЛАГ.

Везде меня боятся, Нигде почёта нет. Всем подавай дворянство - Вот где авторитет.

А я бедней бродяги, А я, как куль костей. И все мои бумаги - Угроза для властей.

Вчера я в Подмосковье Всю ночь проспал на пне. Мне снилось дно морское С дельфином на волне.

Пуста моя авоська, И я не на пиру. И солнышко смеётся Сквозь чёрную дыру!

Революция кровью мечена, Революция - страшный зверь. Я согласен. Но только нечего Обливать её грязью теперь.

Люди бредили не карьерою, Не желаньем занять посты. Уходили от устарелого, Разводили и жгли мосты.

Разве это не подлость, не варварство - Бить гранитную тень вождя, Разрушать наше прошлое яростно, Это что ещё за нужда!

Повторяется время судное, На раздоры толкает нас. Несерьёзное, сиюминутное Верховодит порывами масс.

Я нисколько не радуюсь этому! Кто нас может предостеречь? Не накормленному, раздетому Нужен хлеб, а не просто речь!

То строим, то ломаем, Смеёмся: "Ого-го!" Хоть что-то понимаем? Наверно, ничего.

За нас не поручились, Не надо никому!

- Чему мы научились?

- Наверно, ничему!

Опять стоит докладчик С закладками цитат. Прёт так или иначе, Что Сталин виноват.

Позвольте, Сталин умер, Что с мёртвого-то взять? В идейном общем шуме Кто может что сказать?

В аквариуме рыбки За мотылём бегут. А нас опять ошибки С поленом стерегут.

Благослови меня на плаху, Благослови на стыд и срам! Погладь ту самую рубаху, Которую кроил я сам.

Иду. Толпа уже глазеет, Трубит труба в свой судный рог. Палач петлю сейчас наденет, Опору выбьет из-под ног.

И спрашивают ухо в ухо: "За что его?" - "Ругал верха". И падает паренье духа: "Пойдём подальше от греха!"

Разделись рощи догола, Дрожит от холода осина. Кого-то старость догнала, Кого-то молодость настигла.

Кому-то жизнь дарит дары, А у кого-то отнимает. Стучат на даче топоры, Но там не строят, а ломают.

Готовят землю под коттедж, Завозят керамзит и битум. И царствуют одни и те ж, Хотя б цари, а то бандиты.

В поле часовенка, крестик на крыше

с ладошку, Сумерки тихо, доверчиво жмутся

к жнивью, Кто-то надумал молиться, А кто-то играет в гармошку. С этой Россией давно я на свете живу!