Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #10

Зачем тогда Ланщиков, а это был он, пришёл к Селезнёву — не помню, врать не буду. Но в конце встречи речь зашла о том, что Анатолий Петрович и Игорь Золотусский на пару будут вести от Союза писателей семинар молодых по тем временам критиков. Ланщикова беспокоил будущий состав участников семинара. "Складывается так, что по тому, откуда и от кого приходят первые семинаристы, общая картина получается скверная. С той стороны пока молодых больше. Нужно подобрать нескольких, — сказал он, — своих и крепких ребят. Чтобы всё было на равных. Завтра от них будет зависеть будущее критики". И Селезнёв предложил ему меня, добавив всего одно слово: "Ручаюсь!" Так судьбе стало угодно, что из селезнёвского кабинета мы с Лан-щиковым вышли вместе.

На тот момент я ничего не знал о нём, а он — обо мне. Его первый вопрос был: "Москвич? Откуда родом?" Я ответил, что корни московские и саратовские, а по отцу ещё и ржевские, но родиться довелось в Хабаровске, в погран-отряде Амурской речной флотилии. Потому как из семьи кадрового морского офицера. Пошутил про самого себя: "Дед — капитан первого ранга, отец — капитан третьего ранга, а я выродок — в армии "служил" всего три дня. Полная деградация, гуманитарием стал. Хотя, должен признаться, читать, писать полгода учился, живя у отца на сторожевом корабле, стоявшем на рейде в бухте Золотой Рог Владивостока".

По его реакции понял, что моё происхождение ему очень даже глянулось. Позже от Анатолия Петровича доведётся узнать о военных корнях его самого: о суворовском училище, об офицерской службе.

А я тем временем продолжаю, что в Москву приехал из Саратова, куда наша семья переехала после демобилизации отца. Там окончил школу и филфак университета. "Любопытное совпадение, — говорю, — потому как один мой дед родом тоже из Саратовской губернии". И слышу в ответ: "Так мы земляки".

Кажется, именно эти три фактора: рекомендация Селезнёва, происхождение из потомственных военных и землячество — нас как-то сразу сблизили.

Буквально на другой день я продолжил знакомство — начал читать небольшой сборник статей Ланщикова "Времён возвышенная связь" и сразу понял… как говорил один из моих любимых киногероев в исполнении Леонида Быкова: "Споёмся!"

На вопрос, что такое критик, всякий знающий — с юмором, конечно, — прежде всего ответит: "Это не профессия, это состояние души". Состояние души, какой был наделён Анатолий Петрович, не капризной и не жестокой, внемлющей доводам разума и голосу естественного чувства, стремящейся к самостоятельности и свободе от рабской зависимости в чём-либо, ему не только позволило, а просто-таки предопределило быть критиком. Спорить, доказывать, объяснять или, как ещё говорят, формировать общественное мнение. Он это делал всегда. Даже тогда, когда об общественном мнении и не заикались.

He случайно себя и своих сверстников, чьё детство совпало с войной, он как-то назвал "спорящим поколением". "У меня вообще создаётся такое впечатление, — признавался Ланщиков в 1980 году, — будто мы проспорили всю свою жизнь". Мотивы, по которым то тут, то там вспыхивала жаркая, до драки, полемика, разумеется, были разные. Впрочем, и ценности при этом отстаивались спорящими, само собой, противоположные. Одни на первый план выдвигали "исповедальную" прозу, другие — "деревенскую". Одни ратовали за прогресс, другие взывали к нравственности. Одни цитировали Хемингуэя и Кафку, другие ссылались на Глеба Успенского и Достоевского.

Так что Ланщикову, что называется, на роду было написано спорить, например, с теми, для кого слово "новаторство" оказалось высшей и чуть ли не единственной похвалой, а слово "традиционность" — синонимом отсталости и бесталанности.

Я открываю его работу середины 60-х, где он размышляет о моде и современности: "У моды свои законы этики и эстетики, а в понятие хорошее или плохое она не вкладывает никакого иного содержания, кроме как: новое и старое. Новое — хорошо уже только потому, что оно не старое, старое — плохо уже потому, что оно не новое".

Читаю и сознаю: если уже тогда, в 60-е, он посчитал нужным бескомпромиссно обозначить, что "новое — это ещё не значит истинное", то в представ-

лении, какое нам сегодня навязывается, будто поколение "шестидесятников" состояло исключительно из демократов и либералов, сплошь устремленных на общечеловеческие ценности, притворства ничуть не меньше, чем в былых партийных заботах коммунистов, руководствовавшихся в своих действиях не законами, а сложившейся практикой, точнее, целесообразностью, или в современных "заботах" властей предержащих о судьбах народных.

Истинный писатель, а Ланщиков им был, уже в появлении своём непредсказуем. Он поздно пришёл в литературу. И если есть такая профессия "Родину защищать", то, сняв офицерские погоны, он и в литературе оставался её защитником.

Он защищал её всегда:

и когда писал об этике и эстетике "исповедальной" прозы; и когда говорил о деревне и "деревенской" прозе;

и когда показывал, что идеи Чернышевского имеют корни в глубинах морального сознания крестьянина, который никогда не считал себя рабом, в чувстве несправедливости такого положения, когда помещик, не служа государству, царю, остаётся господином;

и когда заявлял, что "не следует бить поклоны в сторону перестройки по каждому поводу, излишний словесный энтузиазм, не подкреплённый очевидным делом, как показала многолетняя история, далеко не всегда свидетельствует, говоря аккуратно, в пользу искренности намерений"; "и когда углублялся в прошлое, делая это по двум причинам: во-первых, исходя из того, что "прошлое освещает дорогу в будущее", во-вторых, следуя своему убеждению, что "тот, кто сегодня покидает литературу и уходит в историю, по сути дела уходит на передовую".

При этом Ланщиков, замечу, никогда не ориентировался ни на "правых", ни на "левых", ни на западников, ни на славянофилов, ни на диссидентов, ни на "литпартийцев", ни на консерваторов, ни на новаторов, ни на дураков, ни на умных. Анатолий Петрович предпочитал, прочитав или выслушав любого, подумать, обмыслить и лишь затем сказать чётко и ясно: "Мы должны ориентироваться на собственную историю и извлекать из неё уроки, ибо кто контролирует прошлое, тот реально держит власть в настоящем и имеет все предпосылки сохранить её в будущем".

В мире, где царило обилие идеологических ярлыков, обвинений и фальшиво-патетических ссылок на бессмертное наследие известных партийных классиков, где "своим" прощалось всё, "чужим" — ничего, беспартийный Анатолий Ланщиков умудрялся оставаться самим собой и отстаивать свои убеждения. Он последовательно воплощал, как заметил один из его товарищей, "устремленность к осмыслению современной литературы и жизни в свете многовековой истории, притом не в духе эффектных экскурсов в прошлое, а на основе серьёзного его изучения и понимания".