Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #10

"Сумасбродка безумная, что Вы со мной делаете?! Сколько в Вас молодой отваги, нетерпения. Я не знал, что так еще может быть. Вы приучили меня к Вашим письмам, я уже не могу без них. Да, конечно, нам надо встретиться…"

Они не знают, что до встречи годы и годы.

Иван обещал ей приложить все силы, чтобы получить визу в Нидерланды. О, только бы его пустили! Арнхем — дивный сказочный городок, в котором работает брат Сергей. Будут вполне естественны ее частые отлучки к брату. Естественны и хлопоты о визе известного русского писателя в страну, в которой у него, возможно, есть литературные интересы.

Как же хочется счастья, а его ни у кого нет. Нет Родины, все кругом чужое. Вот и подруга Фася несчастна и томима той же мукой:

— Ты веришь, что мы когда-нибудь вернемся на родину?

— Ходят слухи, Вертинский намерен хлопотать перед самим Сталиным, просить разрешения вернуться. А муж говорит, его там сошлют на Колыму. И всех наших безумных, что в Париже откликнулись на приглашение идти добровольцами в формирующийся русский полк. Их ждет та же участь.

Вся надежда на Ивана. Он должен приехать, он должен найти выход. Иван — это судьба.

Ивану Сергеевичу снилась весенняя земля — распаханная, ожидающая человека, который бросит в нее семя. Странно было только, что земля была не ровная-бескрайняя, а вырытый ров, и с двух сторон поднимались высокие гряды, вынутые из рва. Как же бросать сюда семя? Надо бы разровнять землю, но мешают какие-то наваленные друг на друга остатки неизвестно зачем оказавшейся здесь кирпичной кладки, неподъемные глыбы, их за здорово живешь не расколешь. Но во рву не сеют семена! Зачем этот ров?!

И где-то здесь должна быть его Оля, он чувствует. И что за манеру взяла — куда-то, не сказавшись, умотать. Отчего она не идет на его зов, будто ее кто-то не пускает, что за фокусы!

Земля пышет от щедрого солнца, готовящего ее к принятию семени, от земли поднимается легкий пар, потрогать бы ее, сжать в горсти, как это делали в Ключевой перед севом в его ранней повести "Росстани".

В нетерпении и досаде Иван Сергеевич проснулся, и сразу ему стало еще тяжелее: вчера он получил от Олюшеньки то, что она включала в свою повесть. О ее "претендентах". У них были условные, чтобы не путать и покороче обозначить, номера 1, 2, 3, 4. Она еще раньше прислала ему чудесный рассказик "Мой первый пост", он одобрил его искренно и умолял писать еще. Но кто же мог подумать, что она сочтет нужным писать о прохвостах, которые были ее любовниками? Ну да, мужчинам все хочется знать о любимой, но кто же знал, что будет так больно.

Он был отравлен. Он метался по квартире, не находя себе места. Конечно, он и словом до сих пор не обмолвился с Ольгункой на эту скользкую больную тему; они без слов молча договорились щадить чужую травму, чужое проклятье.

Арнхем — это испытание их любви.

Тайный голос говорит ему, что может случиться что угодно: Ольгунка может разлюбить его — шутка ли 30 лет разницы, — и тогда окажется, что они "разменяли свой золотой на ржавые железки".

Большое чувство иссякнет, уйдет в песок и тину жалких, уворованных встреч? Воришки — как они будут жалки!

Когда брился, опять вспомнил об этих проклятых поклонниках, и снова раздражение мешалось с жалостью. "Горячка, лупоглазка, огонь, загорится, запылает, не погасишь, себя сжигает и других не щадит. Только и написал, что "твой — пока — Иван". И для чего написал-то — чтоб опровергла, что "ее". Господи, что было! Свою ревность успокоить хотел — вот что было. А надо бессчетно твердить "твой навеки". Вот что с ней сделали эти негодяи — она не верит, что ее полюбил человек, а не подонок.

Когда же он вылечит ее от ревности? Трудно с ней. Но, может быть, любят именно тех, с которыми трудно.

За письменным столом он в несчитанный раз рассматривал ее фотографии. Вот давняя, начала 30-х годов. Дивно хороша и похожа на Олю. Фотограф ли выбрал этот полуповорот к плечу немного склоненной головы: что там, в этом чудно слепленном лобике? А девушку с ромашками прошедшего лета нельзя рассматривать без слез восторга и страха — какая худышка его Олеля! Ее бы к нему, в тишину, покой. А там она как на юру. В этой русской катастрофе полегли предназначавшиеся юным девушкам герои, уцелевших разбросала судьбина. Вот и пошли русские красавицы к чужим…

"Девушка с ромашками", последняя фотография Ольгуночки, как здесь много рассказано ему без слов!

"Знаешь ли ты, приходилось ли тебе оказаться в поле, когда цветет рожь, и внезапно в полной тишине лопаются семенники? Этот святой звук знают мужики, он им кажется нормальным, а я, грешный, вставал, услышав, на колени… Олюна, ты пишешь, "как бы я творить хотела и всю любовь свою туда отдать…". Так твори же! Писательству никто не учит, но если вдумчиво читать великих, тогда они у ч а т.

…Ольгуночка, я не могу без тебя, хотя терпелив и сговорчив, когда просишь ты. Не годы — дни, как годы, без тебя. Если б я мог без тебя, разве я стал бы обивать пороги насчет визы. Обещают. Дни без тебя длиннее вечности.

Целую, целую. Бессчетно. И крещу тебя. Твой навсегда Ваня".

Он отложил перо — осталось немного времени до закрытия почты.

Нет, он не преувеличивает. Она действительно талантлива. Она пишет: "Звезды глубоко тонут в прудочке". Понимает ли сама, как это объемно? Мы будем расти вместе. Наша любовь будет возрастать. Кто знает, может быть, моя Оля вымолит мне немного счастья. Ведь Ольгуна еще очень молода. А как же я хочу, мы оба с ней хотим еще одного Сережечку!

Бедная моя Оля, когда у нас родилась мертвая девочка, перестала поднимать голову, ей казалось, она в чем-то виновата. В чем, всемилостивый Господь, мы были виноваты, я так и не знаю. Но значит, так дано. "Через муку и скорбь", как говорил мой герой, "человек из ресторана жизни"…

Сереженьку, Оленька, Сереженьку мне, умоляю!…

Ольга, как часто в таких случаях, открыла Евангелие наугад — что Оно ей откроет сегодня, какую истину. Вот. Ее любимый апостол Лука, 2,35: "И благословил их Симеон, и сказал Марии, Матери Его: се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий — и Тебе Самой оружие пройдет душу, да откроются помышления многих сердец".

Сколько загадочности и величия в словах Старца, который, некогда читая пророка Исаию, усомнился, что Дева родит Сына, и Господь продлил его дни, чтобы он убедился сам. "Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко… " — так поют в храмах. Наверно, очень долго жить еще тяжелее, чем умирать слишком рано.

Но что это значит: "Тебе Самой оружие пройдет душу"? Матерь Божия так сильно ужаснется страданиям Сына? Может быть, Она почувствует такую боль, словно Ее, а не Его ударил копьем грубый римский солдат?…

Да простит ее Бог, она знает эту боль, которая "проходит душу". И все же, как она должна понять, имеет ли к ней отношение слово "пройдет", то есть пронзит?