Владимир Плотников - Ночной кошмар с Николаем Сванидзе

— А труд преподавателя тогда оплачивался хорошо? На жизнь хватало?

— Я работал доцентом на полставки, но получал в два раза больше, чем в НИИ. Но этого все равно было мало для жизни. Основные свои деньги я зарабатывал репетиторством. В общей сложности выходило 250 рублей. Одному бы хватало, но нужно еще было содержать не работавшую тогда жену и сына.

А это уже вопрос личного аппетита? 250 рублей на одного для той жизни, когда вся коммуналка не превышала одной десятой, а полет из Москвы в Свердловск обходился раза в полтора дороже, не говоря про бесплатные библиотеки, больницы, санатории, вузы — да, окстись, благородный вы наш пилигрим, ах, простите, Улисс хитроумный.

Вы как профессиональный преподаватель готовили своего сына к поступлению в институт?

Если надо было что-то рассказать по истории, рассказывал. Но целенаправленно ничему не учил. Мы с сыном в основном играли в футбол. Образованием Андрея занималась жена. И языку учила, и тетрадки проверяла. Сейчас Андрею 25 лет, он юрист.

— А почему Андрей решил нарушить семейную традицию?

— Это был его собственный выбор. Мы с женой всячески намекали сыну, что быть историком не так уж и плохо, да и на исторический легче поступить. Но Андрей пошел своим путем.

— На ТВ вас позвали Евгений Киселев и Олег Добродеев. Где вы познакомились?

— С Киселевым мы познакомились в компании (моя однокурсница была родной сестрой его близкого друга). Потом туда я привел Мишу Осокина, который был моим однокурсником и приятелем. А с Олегом Добродеевым мы работали вместе в Институте США и Канады.

Хорошо, когда пытаются, или забывают, не врать, то Всех Гомеров, Гесиодов и Геродотов, оказывается, водили и вводили по единой цепочке, которая изначально подразумевает либерализм, толерантность мысли и, главное, самостоятельность. Еще приятней и милее случайные встречи с Добрым и Деятельным товарищем из самого безобидного русского вуза.

— С чего вдруг они решили, что из преподавателя может получиться хороший комментатор информационной программы?

— А они меня позвали не как журналиста, а как грамотного историка.

— В то время создавалась служба информации, получившая потом название «Вести». В свою очередь, внутри этой службы создали группу, которая занималась обеспечением информации. Возглавить эту группу и позвали меня. А уж журналистикой я сам начал заниматься. Через четыре месяца стал закадровым комментатором, а через полгода появился в кадре. Как-то мне сказали: «Хватит тебе за кадром сидеть. Покажись». Вот я и показался (это был комментарий на 10–12 секунд).

Ой, товарищи, по грамоте политической, исторической и, пардон за тавтологию, грамматической поговорим отдельно — в иных главах. И не потому, что мы так захотели. А потому что так получилось. Волею пославшего все эти импульсы главного героя, грамотея. Который взял и показался. Вершинный момент не помним, но, видимо, уже тогда случайно подвернувшийся Фукидид елыдинизма смикитил укутать свое безвольное подбрадие ершистой щеткой.

— Попробовали — и эфир вас затянул…,

— Моя новая работа ничем не отличалась от работы за кадром. Так же писал текст, так же его пересказывал.

— Многие, попробовав работать в кадре, без этого уже не могут…

— Сначала меня это возбуждало, увеличивало адреналин в крови, потом стало раздражать, а еще позже пришла привычка на узнаваемость. Сегодня я комфортно себя чувствую. Для меня это как видеть свое лицо в зеркале. Все же в зеркале видят свое лицо, и никого это не поражает.

Поздравляю, ведущий решил самый свой сложный вопрос! Действительно, видеть в зеркале то, что, в принципе, должно не препятствовать, а возбуждать террористическую истерию кавказского замеса, и при этом увериться, что оно и есть — отражение привычно узнаваемого лица, которое не то, что не будет бито, а даже комфортно себя чувствует — все это является поразительным феноменом самолюбования. И историку это должно напомнить очень неприглядные картины той же античной истории, когда возбуждение и увеличение адреналина, ну никак, никак не способствовали позитивному развитию общества. Ни при Тиберии, ни при Калигуле, ни при Нероне, ни при Комоде, ни при Гелиогабале

— Работа на ТВ для вас была неожиданностью или вы сами подумывали сменить деятельность?

— В то время я собирался работать только в Историко-архивном институте. Мне нравилось преподавать. Да и устал я разрываться между тремя работами. Поэтому, когда меня позвали на ТВ, я, честно говоря, растерялся. Я всегда переживаю, когда не выполняю свои обещания. А в тот момент я уже пообещал маминой подруге, что полностью перейду в институт. Немного помучившись, набрался смелости, пришел и объяснил, что мне предложили другую* работу, другую ответственность и другие деньги. Наталья Басовская меня поняла.

— Вы ушли из-за зарплаты?

— Зарплата сыграла не последнюю роль. Тогда на трех работах я получал 250 рублей, а тут на одной мне предложили 500 рублей.

У этих плачущих по поводу неисполнения своих нравственных обязательств господ зарплата всегда играет «не последнюю роль», и они вовек не поверят, что для других «не последняя роль» зарплаты — не фактор.

— Вы сразу согласились на предложение Добродеева и Киселева?

— Нет, я взял месяц на размышление.

— С родственниками советовались?

— Только с женой. Она посоветовала идти не раздумывая. Я же сомневался.

Если не брешете, бывало и такое — Сванидзе в здравом уме. j

— Какую роль в вашей жизни играет самообразование? Есть ли что-нибудь такое, чем вам хотелось бы овладеть?

— У меня до сих пор так называемый комплекс Василия Ивановича Чапаева. Помните, Петька его спросил: «Василий Иванович, а в мировом масштабе могли бы командовать?» — «Да. Только языков не знаю», — ответил Чапаев. Конечно, языки я знаю лучше Василия Ивановича, но хуже, чем хотелось бы. По-английски читаю и объясняюсь без труда, но не могу сказать, что знаю язык в совершенстве. Политические тексты понимаю и по-французски, и по-испански. Испанский я учил в институте, и сегодня очень себя корю, что так и не выучил этот безумно красивый и безумно легкий язык. Мне очень хочется выучить несколько иностранных языков, но уже на это нет ни времени, ни сил.

Лавры Чапаева не дают покоя многим. Правда, некоторые, путают Василий Ивановичей в принципе — ну раз Чапаев, там и Шандыбин. В этой связи, историку Сванидзе хотелось бы порекомендовать: почитайте побольше о Вами презираемых красных командирах. И в частности, о Василии Ивановиче Чапаеве, предпочитавшем маневренное передвижение не на кобыле, а на бронепоезде. Чапая, чье место рождения оспаривают семь городов, а это уже не шутка. Которого, к слову, как черт ладана, боялся сам нарком Троцкий, ибо Василий Иванович был, без прикрас, великий полководец, сравняться с которым безнадежно мечтали, без преувеличения, все офицеры Белой, а впоследствии и Красной, типа Якира, Уборевича, Тухачевского. Но Чапай остался Чапаем. Наконец, даже не шибко учтивый Пелевин насчет Чапаева проявил куда больший такт, а, следственно, и честность, нежели наш магистр Сванидзе.