Максим Кронгауз - Русский язык на грани нервного срыва

Лингвистический анализ текста показывает, что между целями авторов текста (их коммуникативной установкой) и формой, в которую текст попытались облечь, существует все то же неустранимое противоречие. Закон был вызван не юридическими, социальными или лингвистическими причинами, а, очевидным образом, политическими. В конечном счете, это был поиск национальной идеи, создание своего рода государственного культа русского языка, которому не слишком умело попытались придать форму закона.

Этот текст по своей сути был вовсе даже не законом, а особого рода патриотическим высказыванием о русском языке, содержащим, с одной стороны, его восхваление («декларативная часть»), с другой стороны, не вполне ясную угрозу, не вполне понятно кому адресованную («запретительная часть»). Оставшаяся третья составляющая собственно и несла юридическую нагрузку, придавая тексту как бы юридическую форму.

В процессе прохождения закона третья часть совершенствовалась и улучшалась (в частности, название «О русском языке как государственном языке Российской Федерации» было заменено на «О государственном языке Российской Федерации»), а первые две затушевывались, однако исчезнуть совсем не могли. В этом случае закон терял бы смысл для предложивших его депутатов, поскольку исчезало его политическое звучание. В результате из семи статей закона содержательную ценность представляют только две: третья («Сферы использования государственного языка Российской Федерации») и пятая («Обеспечение прав граждан Российской Федерации на пользование государственным языком Российской Федерации»). Но даже в них присутствуют странные формулировки, отражающие, повидимому, подавленные и скрытые юридической обработкой желания депутатов.

Теперь, если говорить более конкретно, можно выделить те самые отдельные места и формулировки, которые не дают закону о государственном языке быть законом, или, по крайней мере, не дают быть хорошим законом.

В третьей статье, безусловно, неудачным является следующее высказывание:

Государственный язык Российской Федерации подлежит обязательному использованию:

<���…>

в деятельности общероссийских, региональных и муниципальных организаций телерадиовещания, редакций общероссийских, региональных и муниципальных периодических печатных изданий, за исключением деятельности организаций телерадиовещания и редакций периодических печатных изданий, учрежденных специально для осуществления теле– и (или) радиовещания либо издания печатной продукции на государственных языках республик, находящихся в составе Российской Федерации, других языках народов Российской Федерации или иностранных языках, а также за исключением случаев, если использование лексики, не соответствующей нормам русского языка как государственного языка Российской Федерации, является неотъемлемой частью художественного замысла; в рекламе; в иных определенных федеральными законами сферах.

Попытка целиком охватить (а по существу – захватить) телевидение и газеты, а также рекламу, а также «иные сферы» (последнее звучит не просто многозначительно, а почти мистически) и распространить на них «государственные» и довольно малопонятные запреты (о «несоответствующей лексике» будет сказано ниже) приводит к вынужденной и юридически беспомощной формулировке: за исключением случаев, если использование лексики, не соответствующей нормам русского языка как государственного языка Российской Федерации, является неотъемлемой частью художественного замысла. Как показала практика борьбы с порнографией, корректно определить «неотъемлемость» от художественного замысла в принципе невозможно. Претензия на охват рекламы и «иных сфер» также выглядит смешной, поскольку реклама регулируется другим законом, а иные сферы, сами знаете чем. А ведь последуй депутаты небезызвестной мудрости – не пытаться объять необъятное, и не было бы проблемы. Неужели не очевидно, что герои сериала, участники молодежной передачи, персонажи фельетона и т. п. не должны говорить на государственном языке, даже если речь идет о государственных СМИ.

В пятой статье странной кажется такая формулировка:

Обеспечение права граждан Российской Федерации на пользование государственным языком Российской Федерации предусматривает:

<���…>

получение информации на русском языке через общероссийские, региональные и муниципальные средства массовой информации. Данное положение не распространяется на средства массовой информации, учрежденные специально для осуществления теле– и (или) радиовещания либо издания печатной продукции на государственных языках республик, находящихся в составе Российской Федерации, других языках народов Российской Федерации или иностранных языках.

Получается, что информация должна распространяться в СМИ на государственном языке, то есть русском, правда, это не касается СМИ, вещающих или пишущих на других языках, то есть русские газеты пишут по-русски, а нерусские не по-русски и т. д. Кажется, это называется тавтологией.

Это замечания по поводу самых содержательных статей. Другие же статьи закона даже странно обсуждать. Достаточно привести выдержки, скажем, из статьи 1 «Русский язык как государственный язык Российской Федерации» (бывшее название закона все-таки проникло в его текст в качестве названия первой статьи):

Государственный язык Российской Федерации является языком, способствующим взаимопониманию, укреплению межнациональных связей народов Российской Федерации в едином многонациональном государстве

или

Защита и поддержка русского языка как государственного языка Российской Федерации способствуют приумножению и взаимообогащению духовной культуры народов Российской Федерации.

Комментарии излишни, и после прочтения этих двух абзацев (из той самой «декларативной» части) можно закрыть дискуссию и легко ответить на вопрос, необходим ли такой закон. Тем не менее, нужно упомянуть еще один запрет (из статьи 1), вызвавший, пожалуй, наиболее бурное обсуждение:

При использовании русского языка как государственного языка Российской Федерации не допускается использование просторечных, пренебрежительных, бранных слов и выражений, а также иностранных слов при наличии общеупотребительных аналогов в русском языке.

Поскольку только ленивый не поиздевался над этой формулировкой, я ограничусь одним замечанием. Выделение «просторечных, пренебрежительных, бранных слов и выражений», а также определение «наличия общеупотребительных аналогов в русском языке» для иностранных слов представляет достаточно сложную лингвистическую проблему и поэтому не может быть юридически корректным. Одно дело – запретить нецензурную брань в общественных местах, что уже сделано другим законом (нецензурных, то есть матерных, корней в русском языке ограниченное и вполне четко фиксируемое количество), и другое дело – бороться с просторечием и бранью вообще. Скажем, что такое идиот , произнесенное в разговоре с экрана телевизора, – брань или неудачно поставленный диагноз? Можно только посочувствовать судам, которые будут рассматривать дела, опираясь на данный закон.