Максим Кронгауз - Русский язык на грани нервного срыва

Что же касается иностранных слов, то здесь все же придется сделать небольшой комментарий. Наиболее спорным, как уже сказано, является наличие русского аналога. Как правило, при заимствовании почти всегда можно говорить о стилистическом или пусть небольшом смысловом сдвиге, так что полной аналогии практически не существует. Борьба с заимствованиями ведется внутри самого языка. Иностранное слово либо благополучно исчезает, либо осваивается и перестает восприниматься как иностранное. Таких заимствований в русском языке огромное количество, и никакого вреда от них нет. Более того, обойтись без них современный человек, говорящий по-русски, просто не может. И конечно, меня самого раздражает леность журналистов, неспособных до конца перевести иностранные выражения или хотя бы перефразировать текст, заменив иностранных «монстров». Но когда я это слышу, моя рука не тянется ни к пистолету, ни, как у депутата, к перу, чтобы написать новый закон и запретить «безобразие». Нужно просто издавать словари и грамматики русского языка и делать это независимо от его «государственности» и соответствующего закона.

В результате доработки закона в окончательной редакции это высказывание преобразовалось в следующее:

При использовании русского языка как государственного языка Российской Федерации не допускается использование слов и выражений, не соответствующих нормам современного русского литературного языка, за исключением иностранных слов, не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке.

Формулировка не стала лучше, поскольку понятие нормы в этом случае слишком неопределенно. Однако можно предположить, что депутаты теперь обречены постоянно нарушать закон. Ведь многие из слов, которые мы сегодня регулярно употребляем, еще не вошли в словари русского языка и, значит, «не соответствуют его нормам».

Конечно, глупо отрицать важность государственной поддержки, в том числе финансовой, но я не понимаю, почему для этого необходим закон, содержащий статью 4 под названием «Защита и поддержка государственного языка Российской Федерации», в свою очередь содержащую фразу:

В целях защиты и поддержки государственного языка Российской Федерации федеральные органы государственной власти в пределах своей компетенции… принимают иные меры по защите и поддержке государственного языка Российской Федерации.

Неужели «иные меры» нельзя принять без этой фразы, без этой статьи и без этого закона? И уж совсем не могу понять, зачем

Порядок утверждения норм современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации, правил русской орфографии и пунктуации определяется Правительством Российской Федерации.

Неужели у Правительства нет других дел, и неужели нормы русского языка не «утвердятся» сами без всякого правительства?

А поскольку я всего этого не понимаю, то на почти риторический вопрос «Нужен ли нам такой закон о языке?», отвечаю не так, как ответил бы раньше, «нужен, но не такой», а совсем просто – «нет, не нужен».

А теперь поговорим о материях столь деликатных, что читателю потребуется напрячь всю изначально присущую ему толерантность.

Итак, вопрос: влияет ли политкорректность на русский язык? Объяснять, что такое политкорректность, я не буду. Хотя само слово заимствовано из английского сравнительно недавно, но оно уже давно вызывает бурные эмоции – от уважения до иронии и даже ненависти. Политкорректность (или реже: политическая корректность), безусловно, сильно повлияла на современный английский и другие германские языки. В этих языках производится правка, ориентированная на устранение несправедливости, прежде всего по отношению к женщине. Справедливость в языке правщиками понимается в основном как симметрия, поэтому, например, в английском рядом со словом policeman появляется policewoman или нейтральное policeperson . Службу ведь несут представители разных полов, и фактически называть женщин мужчинами ( man ) вроде бы нехорошо.

Считается, что феминистическое влияние на русский язык стремится к нулю. Однако первая гендерная лингвистическая революция случилась как раз в русском языке. Ведь, как я уже говорил, введенное после 1917-го года стандартное обращение товарищ по сути устранило противоречие (а точнее, противопоставление) между мужчинами и женщинами. Так что отказ от него в постперестроечное время (по идеологическим соображениям) с феминистической точки зрения является шагом назад.

Но в целом, действительно, феминистки и феминисты (вот она политкорректная формулировка!) с русским языком пока ничего такого не сделали. А вот в названиях национальностей, как говорится, отдельные факты имеют место.

И здесь я на время отвлекусь от темы и вспомню одну славистическую конференцию во Франции, в которой мне довелось участвовать. Доклад на русском языке делал английский славист. Точное название доклада я не помню, но было это что-то вроде «Образ черного в русской литературе». Слово черный меня слегка покоробило, и после доклада я сделал замечание, что черный по-русски звучит грубее нейтрального негра , да и значит в сущности нечто другое. В ответ я услышал, что русские просто не понимают, что слово негр оскорбительно, поскольку оно заимствовано из английского, в котором признано некорректным. Приехавший в Россию, скажем, американец с черной кожей именно так и воспримет русское слово негр . Я продолжал утверждать, что в русском слове негр , как и в слове белый , нет никакого оскорбления, в отличие от того же слова черный . Здесь нет особой логики, просто так уж сложилось в языке. К согласию мы так и не пришли, интересно, однако, что в дискуссии, меня поддержали немцы и французы, заметив, что «неполиткорректность» появляется под влиянием именно английского языка.

Приходится повторить, что разговор идет о проблемах столь деликатных, что здесь возможны разные индивидуальные и не всегда предсказуемые реакции.

Вообще русский язык в национальной области совершенно неполиткорректен, и для самых важных в культурном отношении национальностей существуют особые оскорбительные названия, перечислять которые не имеет смысла, поскольку они всем известны. [41] Обходиться совсем без примеров обидно, поэтому назову наиболее безобидные и даже юмористические названия, используемые для довольно далеких народов: итальянцы – макаронники, французы – лягушатники . Эти «кулинарные» прозвища не являются специфически русскими, они есть и в других языках. Более того, в русском они не слишком-то употребительны и относятся в большей степени к литературе, чем к жизни. Для народов, живущих рядом с русскими или среди них, есть гораздо более оскорбительные названия. Интересно другое: некоторые вполне нейтральные названия воспринимаются как неполиткорректные, и им находится замена. Именно это и произошло со словом негр в английском языке, что привело к появлению слова афроамериканец .