М Еремин - Выдающийся реалист

М.П.Еремин

Выдающийся реалист

На своих современников Писемский производил не совсем обычное и даже, может быть, несколько странное впечатление. Один из самых популярных писателей своего времени, тонкий знаток театра и сам незаурядный актер, он по внешности ничем не напоминал художника, артиста, как тогда называли всякого человека, причастного к искусству. Петербургским и московским литераторам бросалось в глаза прежде всего провинциальное в нем. "Трудно себе представить, - вспоминает П.В.Анненков, - более полный, цельный тип чрезвычайно умного и вместе оригинального провинциала, чем тот, который явился в Петербург в образе... Писемского, с его крепкой, коренастой фигурой, большой головой, испытующими, наблюдательными глазами и ленивой походкой"*. А он не только не старался преодолеть в себе эту "провинциальность", но даже несколько щеголял ею. Говорил он с ярко выраженным костромским акцентом, а о "столичной утонченности жизни", как вспоминает тот же Анненков, всегда отзывался насмешливо. В нем было что-то простецки-задиристое, свойственное его младшим современникам писателям-разночинцам 60-70-х годов.

______________

* П.В.Анненков. Художник и простой человек (см. т. VIII. Полн. собр. соч. А.Ф.Писемского, СПб, 1911, стр. 752-753).

Но в его поведении нельзя было не заметить и того, что заставляло вспомнить патриархально-помещичьи нравы, что Анненков обозначил гоголевским словечком "халатность". Такое сочетание на первый взгляд казалось странным. Однако люди, близко знавшие Писемского, ясно видели, как естественно и непринужденно уживались в его характере такие как будто бы взаимоисключающие качества.

1

Алексей Феофилактович Писемский родился 11 марта 1821 года (сам он всегда указывал другую дату - 10 марта 1820 года) в сельце Раменье, Чухломского уезда, Костромской губернии. Писемский любил то ли с гордостью, то ли с веселой иронией говорить о том, что он происходит из старинного, едва ли не четырехсотлетнего дворянского рода, что имена его предков "в родных преданьях прозвучали". Однако в новейшие времена ничего от былого могущества и славы Писемских не осталось. Отец будущего писателя, Феофилакт Гаврилович, выслужившийся из солдат подполковник в отставке, был дворянин без поместья. Он "зажил помещиком" только потому, что его жена - Евдокия Алексеевна Шипова - получила в приданое небольшое именьице.

В "Людях сороковых годов" есть выразительный диалог между Павлом Вихровым, образ которого, по признанию самого Писемского, во многом автобиографичен, и его отцом. Возвращаясь из гостей от богатой соседки Абреевой, отец с сыном разговорились о военной карьере, и Павел заметил, что служить в гвардии и быть флигель-адъютантом, по-видимому, хорошо.

"- Еще бы! - сказал старик. - Да ведь на это, братец, состояние надо иметь.

Павел внимательно посмотрел на отца.

- А мы разве бедны? - спросил он.

- Бедны, братец! - отвечал Михаил Поликарпыч и почему-то при этом сконфузился".

Да, это была бедность, хотя и особая, дворянская бедность. О куске хлеба, конечно, не приходилось думать, он был, но во всем остальном надо было соблюдать суровейшую экономию. Писемский, как и его герой, Павел Вихров, очень рано познакомился с бедностью и испытал на себе все ее "прелести", особенно унизительные именно в дворянской среде. Может быть, еще острее и болезненнее, чем Павел, он возненавидел положение человека, которого "облагодетельствовали" богатые соседи или родственники, которому "покровительствуют" их высокомерные дети. Отчасти, может быть, поэтому его и тянуло к крестьянским ребятишкам; ему не подсовывали их в качестве живых игрушек, как это было в богатых дворянских домах, он дружил с ними на равной ноге, говорил и думал, как они.

Но все-таки он был и барчук. У него были няньки и даже учителя, хотя и плохие по недостаточности родителей. В семье Писемских родилось десять детей, и только один, Алексей, остался жив. Естественно, что в нем души не чаяли. В своей автобиографии Писемский вспоминает, что в детстве он сделался "каким-то божком для отца и матери, да сверх того еще для двух теток, барышень Шиповых, которые... пылали ко мне какою-то материнской любовью, так что между соседним дворянством говорили, что у меня не одна мать, а три"*.

______________

* А.Ф.Писемский. Избранные произведения, М.-Л., 1932, стр. 25.

Тринадцати лет он был определен во второй класс Костромской гимназии, в которой проучился шесть лет - с 1834 по 1840 год.

Писемский учился в школе николаевского времени, в которой ученики, по словам Герцена, низводились до положения "арестантов воспитания". Вдалбливание "идей" о "всеблагом промысле господнем", о мудрости и отеческой попечительности "обожаемого монарха", об извечной греховности и порочности человеческой природы, о погибельной гордыне разума и о спасительности слепой веры; издевательское восхваление участи народа, голодного и забитого крепостниками; насаждение взаимной подозрительности и доносительства как важнейших гражданских добродетелей; наконец, запугивание самыми зверскими наказаниями - таков далеко не полный перечень средств, применявшихся для оболванивания юношей. Понятно, что пребывание под ферулой такой школы не могло не сказаться на характере Писемского, на его умонастроении.

К счастью, среди наставников Костромской гимназии были не только чиновники от педагогики, послушно исполнявшие предписания светского и духовного начальства. Были там и преподаватели вроде Николая Силыча Дрозденки ("Люди сороковых годов"), которые приучали гимназистов критически относиться к окружающему их миру пошлости и паразитизма. Не без влияния таких преподавателей Писемский в последних классах гимназии стал всячески сопротивляться царившей здесь казенщине. Не зубрежка "от сих до сих" занимала теперь его время, а самостоятельное, пусть во многом еще беспорядочное, чтение. Оно-то, по-видимому, и подсказало первую мысль о писательском призвании.

С ним произошло то, что нередко случается с багатоодаренными людьми, когда они, сами еще того не понимая, стихийно, ощупью пробиваются на тот путь, на котором ожидает их главное дело их жизни. Натура деятельная, он под влиянием прочитанных книг попробовал писать сам, сочинив две (не дошедшие до нас) повести: "Черкешенка" и "Чугунное кольцо". Позднее Писемский отзывался о них не без снисходительной иронии, так как, по его собственному признанию, он описывая в них "такие сферы", которые были для него совершенно неведомы. В то время он находился под сильным влиянием весьма распространенной в 30-х годах романтической литературы с ее небывалыми страстями и "риторически ходульно-величавыми" героями. Недаром Писемский позднее признавался, что вышел из гимназии "большим фразером".