Андрей Антипов - Лев Рохлин: Жизнь и смерть генерала.

Отступление привело бы к переносу всей мощи огня боевиков на эти блокпосты. И им бы никто уже не успел помочь.

В 17.30 поступила информация о том, что окруженные на железнодорожном вокзале наши солдаты попытались сдаться в плен. Но по ним был открыт огонь.

В 19.14 "удружила" авиация. Ее удар пришелся по передовому командному пункту корпуса и штабу 20-й мотострелковой дивизии. Пропала связь. Самое время было помолиться.

- Я не считаю себя верующим, - говорит Рохлин, - но, когда бывает совсем уж плохо, шепчу как молитву: "Мамочка, помоги".

Мать для генерала почти как божество. Не многое он делает столь регулярно, как посещение ее могилы в родительские дни. Возможно, эти поездки помогают ему почувствовать суетность жизни и бренность бытия.

Каким бы ни казался Рохлин сильным и жестким, как бы ни удивлял своей решительностью и волей, профессиональные психологи почему-то сразу определяют, что он не чужд душевной чуткости и доброты. Я дважды просил составить психологический портрет генерала. И оба раза разные представители этой науки отмечали эти качества. Мало того, они говорят, что он легкораним и что его внутренний мир сложнее, чем он кажется окружающим и чем он сам пытается его представить.

Похоже, жесткость в сочетании с добротой передались ему от матери Ксении Ивановны Рохлиной (в девичестве - Гончаровой)..

- Мать была очень требовательной и жесткой женщиной, - вспоминает Рохлин. - Когда я в чем-то провинюсь, она могла отшлепать меня чем под руку попадет. Но я все время норовил убежать, если чувствовал, что сейчас достанется. Она погоняется за мной, погоняется, не поймает и сядет, заплачет... Ее слезы были для меня худшим наказанием...

Вряд ли сам генерал умеет плакать. Жизнь сформировала в нем характер, в котором нет места для слез.

К концу второго дня штурма командование группировки решило наконец сделать ставку на гвардейцев 8-го корпуса и их командира.

Другого выхода к тому времени уже не было.

Второй этап операции федеральных войск в Чечне - штурм Грозного, имевший кодовое название "Лом" (очевидно, все те же авторы этого не менее изящного, чем "Дуристика", названия имели в виду расхожую поговорку: "Против лома - нет приема"), провалился, как и первый. Боевики превратили в металлический лом десятки танков и бронетранспортеров федеральных войск...

- Разгром был полный, - рассказывает Рохлин. - Командование находилось в шоке. Его главной заботой стали, очевидно, поиски оправданий свершившегося. Иначе трудно объяснить тот факт, что на связь со мной никто не выходил. С того момента я не получил ни одного приказа. Начальники словно воды в рот набрали. Министр обороны, как мне потом рассказывали, не выходил из своего вагона в Моздоке и беспросветно пил...

В ночь со 2 на 3 января генерал-лейтенанту Льву Рохлину были переданы в оперативное подчинение 81-й и 276-й мотострелковые полки, остатки 131-й бригады, части корпусного подчинения 67-го армейского корпуса и вновь прибывшая 74-я отдельная мотострелковая бригада Сибирского военного округа.

Проще говоря, на него переложили всю ответственность за дальнейшее развитие событий. Правда, не забыли обозначить эти события как третий этап операции, придумав ему название: "Возмездие". Что можно было еще изобрести после "Дуристики" с "Ломом"?

- План операции, разработанный Грачевым и Квашниным, стал фактически планом гибели войск, - продолжает генерал. - Сегодня я могу с полной уверенностью утверждать, что он не был обоснован никакими оперативно-тактическими расчетами. Такой план имеет вполне определенное название - авантюра. А учитывая, что в результате его осуществления погибли сотни людей, - преступная авантюра.

В 6.00 3 января в центр боевого управления корпуса позвонил генерал Ларченко и попросил передать Рохлину, что "его мотострелковый батальон разблокировал подразделения 131-й бригады и начал выдвижение по улице Рабочая в направлении президентского дворца. Рубеж встречи - по проспекту Победы".

Ни в одном из документов 8-го корпуса и Северной группировки больше нет упоминания о 131-й бригаде и 81-м полке.

- Я отказался принять под командование эти части, - говорит Рохлин. - Их надо было выводить из боев, дать отдохнуть, переформировать. А лучше вообще больше не вводить в состав действующих сил. Люди пережили трагедию. И с этим надо было считаться...

Боевики продолжали атаки на подразделения 8-го корпуса.

- Они прекрасно понимали, какой занозой мы являемся, - рассказывает Рохлин. - Приходилось отбивать по 10-12 атак в день. Их артиллерия, минометы, танки (в том числе, кстати, и мои танки, которые были в ноябре 1994 года переданы оппозиции) пристреляли каждый метр. Практически все здания больничного комплекса были разрушены. Подвал, где находился передовой командный пункт, обогревался теплом горящего здания. Железная дверь, отделяющая подвал от самого строения, была раскалена так, что до нее было не дотронуться. И когда позднее стали говорить, что армия варварски разрушила город, это было неправдой. Мы вошли в город и заняли больничный комплекс, практически не применяя артиллерию. Идея втянуть войска на улицы и бить их среди домов принадлежала дудаевским командирам. Только когда по нам стали бить из всех видов оружия, мы ответили огнем пушек. Выбор был невелик: либо мы сами умрем, либо их похороним. Так что город в результате мы рушили вместе. Но, повторяю, не мы были авторами идеи боев на его улицах.

Именно тогда солдаты и офицеры могли оценить "самодурство" комкора, который в Волгограде месяцами не давал артиллеристам уходить с полигона.

В Чечне артиллерия корпуса, не выходя из Толстого-Юрта, била по назначенным целям в Грозном, раскладывая снаряды как по полочкам на складе.

Боеготовность артиллеристов окажется выше всех похвал. Уже через 20-30 секунд после поступления команды орудия открывали огонь. Такие нормативы, судя по историческим данным, достигались только во время Великой Отечественной войны.

Еще в Волгограде Рохлин, вечно недовольный результатами боевой учебы, представит к увольнению начальника ракетных войск и артиллерии корпуса полковника Василия Кириченко. Но когда корпус двинется в Чечню, офицер обратится к комкору с просьбой разрешить ему пойти вместе со всеми. Рохлин вернет документы на увольнение Кириченко, а потом представит его к званию Героя России.

- Можно сказать, что именно артиллерия решила исход первых дней боев, - говорит Рохлин. - Кириченко проявил высочайшее мастерство в управлении ею. Он фактически стал одним из тех, кто спас президента, правительство и министра от позора полного разгрома армии в Грозном.

Об этом спасении Рохлин узнал из уст Николая Егорова и Сергея Степашина, приехавших на консервный завод, когда стало ясно, что генералу и его гвардейцам удалось закрепиться в городе.