Альберт НЕМЧИНОВ - ОЛИГАРХИ в черных мундирах.

Гиммлер утомленно отмахивался от докладов Олендорфа. Если евреям позволять обделывать свои дела на территории рейха, то в Палестину их ни молочными реками, ни кисельными берегами не заманишь. Пусть сворачивают здесь свою коммерцию и поскорее уезжают на Землю обетованную. Все это так, соглашался Олендорф, но переселенческая программа должна наполнять государственный бюджет, а не содействовать обогащению чиновников. «Вы офицеров СС называете чиновниками?» – раздраженно произнес Гиммлер.

Начальник внутриполитической службы с готовностью представил рейхсфюреру материалы о темных делах партийного руководства.

– Что вы себе позволяете?! – взорвался Гиммлер.

– В задачи СД входит…

– Молчать!

Олендорф не понимал, какая муха укусила обычно сдержанного и холодно-вежливого рейхсфюрера. С видимым усилием Гиммлер взял себя в руки.

– Вам известно, чем ваши люди занимаются в Брауншвейге?

Олендорф изобразил недоумение. В голосе рейхсфюрера звучало нескрываемое злорадство:

– Могу вас поздравить. Гауляйтер Отто Клагес направил в партийную канцелярию письмо, в котором прямо обвинил начальника территориального отдела СД и его заместителя в государственной измене…

На лице Олендорфа не дрогнул ни один мускул.

– …эти двое дураков копали яму для гауляйтера, земельного министра юстиции Альперса и полицай-президента Йеккельна. По требованию рейхсляйтера Бормана я подписал приказ об отдаче обоих под суд. Думаю, концлагеря им не избежать.

Олендорф спокойно ответил:

– Я об этом ничего не знаю. Руководители территориальных отделов мне не подчинены.

– Заместитель – ваш человек.

– Так точно, рейхсфюрер.

– Гауляйтер Клагес был убежден, что дело против него заказал кто-то из центрального руководства СД. Чтобы замять эту историю, мне пришлось отделаться от него мундиром группенфюрера.

Гиммлер снова повысил голос:

– Запомните! Я категорически запрещаю вам или кому бы то ни было из ваших людей совать нос в дела партии. Вы меня поняли?

– Так точно, рейхсфюрер!

Гиммлер брезгливо отодвинул подготовленные Олендорфом документы о коррупции в партии. Впервые начальник внутриполитической службы оказался в столь жестокой опале. Его принципиальность приводила рейхсфюрера в состояние тихого бешенства. Однако шеф СД смотрел на вещи иначе и охотно принял у Олендорфа все опасные бумаги на хранение в свое обширное досье.

Весь путь по длинному коридору до двери приемной министра экономики Мозес Скляр и Якоб Гольдшмидт проделали под пристальными взглядами встречных чиновников. В рейхе давно действовал закон «О реставрации немецкого служилого сословия», согласно которому евреи решительно выметались из государственных и коммунальных учреждений. Поэтому было понятно крайнее удивление слркащих арийского происхождения, заметивших на территории министерства двух типов ярко выраженной семитской внешности.

Не менее поразилась секретарша министра – холеная блондинка с безусловно высоким процентом нордической крови. Поколебавшись, она все же доложила; «Господа Скляр и Гольдшмидт». К ее величайшему недоумению, министр, не имевший ни одной свободной минуты и часто отказывавший немецким промышленникам, тотчас отозвался: «Просите».

Ялмар Шахт так и не сумел освоиться с руководящим национал-социалистическим принципом: «Главное в человеке не кошелек, а характер». Он по-прежнему оценивал людей в зависимости от величины капитала. Поэтому встретил обоих евреев стоя. Скляр – председатель правления Берлинского кредитного банка, был хорошо известен Шахту еще во времена веймарской демократии. С Гольдшмидтом, руководителем одного из крупнейших в Германии Данатбанка, он до сих пор имел общие дела. Когда-то этот банкир неосмотрительно поддержал Шахта в тот памятный январский день судьбоносной встречи олигархов в «Геррен-клубе». А что было делать? В январе 1933 года дошло до того, что приходилось выбирать из двух зол. Теперь настал час расплаты. Такова жизнь!

Банкиры уселись за длинный совещательный стол и приняли любезное предложение министра выпить кофе. Вошедшая с кофейником секретарша совсем обалдела при виде двух евреев, которые нагло развалились за минестерским столом.

– Ялмар, – начал Гольдшмидт, – мы понимаем, что доставили вам беспокойство своим открытым визитом, но нам крайне необходимо поговорить с единственным в этой стране здравомыслящим руководителем.

Шахт был польщен.

– Я слушаю вас, Якоб.

– Дело в том, – медленно роняя слова, продолжал банкир, – что в последнее время вокруг нашего бизнеса происходят какие-то странные события. Все началось с того, что мы с разных сторон получили предложения продать контрольные пакеты акций наших банков немецким фирмам. Разумеется, и Мозес, и я отвечали отказом. Во-первых, нам предлагали смехотворно низкую цену. Во-вторых, это наше семейное дело. Мы просто не хотим никому ничего продавать.

Руки Гольдшмидта заметно подрагивали, когда он взял с подноса чашку и отхлебнул кофе. Скляр молчал. Он только кивал головой в такт словам главы Данат-банка.

– Потом некоторое время было спокойно, никто нас не трогал. И вот две недели назад в наши центральные офисы ворвались налоговые инспекторы в сопровождении вооруженных полицейских, наложили арест на всю бухгалтерскую документацию. Через несколько дней из министерства финансов пришло письмо с угрозой, что, если мы продолжим нарушать закон о валютных операциях, у нас отзовут лицензии. А сегодня мы получили повестки из гестапо. Абсолютно ясно, что это чей-то заказ. Ялмар, что вы можете нам посоветовать по старой дружбе?

Шахт тяжело вздохнул:

– Мое мнение на этот счет фюреру известно. Но всякий раз, когда я пытаюсь сказать ему о творящихся безобразиях, в ответ слышу: «Занимайтесь своим делом!» Помочь вам, господа, едва ли возможно. Фюрер считает что политика и экономика – разные вещи. До меня доходит информация о прессинге, которому повсеместно подвергаются еврейские предприниматели. Я склонен думать, что происходит направленный политический процесс.

– Неужели ничего нельзя сделать?!

Банкиры разом оживленно заговорили, размахивая руками. Они обращали к Шахту всю накопившуюся горечь и злобу. Министр делал вид, что внимательно слушает. Жалобы состоятельных евреев не были для него новостью.

Выпустив пар, Гольдшмидт серьезным, деловым тоном поинтересовался, можно ли хоть что-то спасти. Именно этого ожидал Шахт. Его отнюдь не напрасно называли финансовым гением.

– Господа, – вкрадчиво произнес министр, – я полагаю, вы понимаете, что если против вас задействованы люди из министерства финансов и госбезопасности, то стоит за всем этим кто-то из высших эшелонов власти. Любая попытка оказать сопротивление может привести к трагическим последствиям.