Журнал Знамя - Знамя Журнал 8 (2008)

товарища в очередь за невозвратной канистрой

и если какая из спутниц согласие даст

злоупотребить под сосной благосклонностью быстрой

в смотря по условиям реалистической позе

так мы убирали морковь в подмосковном колхозе

как светятся мокрые их самокрутки в лесу

сограждане аж зажигалки в ладонях дрожат их

анфиса стояла анфас заплетая косу

и двое на поиски добрых пионервожатых

я вот что случайно придумал когда я умру

ну то есть не весь но частично и ящик мне впору

спроворят снесите меня одноклассники.ру

или однокурсники.ру на высокую гору

тьфу чёртова рифма в тот лес где настала зима

и тысячелетней моркови полны закрома

так зябнут ладони так ясно что незачем греть их

на дальнем последнем свиданье в сосновом кольце

где мы пионеры мы дети рабов то есть этих

которые всех обшивают атласом в конце

нам разве не лучше собраться с канистрой у клязьмы

с той быстрой улыбкой теплей тополиной пурги

где нерасторжимы объятья и встречи прекрасны

постой благосклонное время вперёд не беги

скорей распахни надо всеми лазурный атлас

и в прежней косе бесконечной анфиса анфас

игла

чёрную сестру зовут наташа

недоумение имени

тезка мата-хари из мультфильма

ни одна живая наташа не пострадала

в ходе эксперимента

жизнь изловили жгутом

в самом неувёртливом месте

дрожит и ёжится

в верховьях вены

игла из полого металла

в детстве во сне она летала

если даже не жалко жертвы

стыдно струсить до обморока

до губки с уксусом к губам

опустите пожалуйста синие веки

фальшивая наташа жалеет

но ей позарез для заклинаний

иначе застрянет на взлётной

лунное затмение зря

липко заклеивает

приглаживает края

сие есть кровь моя

нового завета

пейте её за это

ключицы

чужая повесть из чужого дня

сама успела или ты дождался

весь эпизод где не было меня

как будто умер или не рождался

как трепетно за тех кем изнутри

не побывал и глаз который сверху

вонзается ты у меня смотри

тела слепые торопя на сверку

по чипам где блеснут из-под белья

он точно знает кто из них не я

мы разве живы мы с тобой кино

шестидесятых или даже хуже

когда спешим сжимая полкило

трески и чёрно-белый ливень в луже

с экрана правде плыть наперекор

продрогшему где горько там и стопка

а там за дверью грубый перебор

реальности её не нужно столько

здесь третье измерение мечта

в нём глаз горит сквозь пыль и слёз ни капли

существовал же я раз эти кадры

у них в монтажной есть и про меня

она пришла но в теле не теплей

не донесётся голос и не надо

теперь её сыграла бы рената

литвинова но это не теперь

вся в кофточке с ключицами эфирно

пока живьём монтажный нож в куски

я полкило тебе принёс трески

но совершенно из другого фильма

куда глаза без автора внутри

разъят на нестыкуемые части

непопадание в рукав руки

невозвращение рассудка к власти

и пустота как пульс в сплетенье лет

где свет мерещился но нынче нет

Вашингтон, округ Колумбия, США

Об авторе | Наталья Рубанова автор двух книг прозы (Москва по понедельникам, 2000; Коллекция нефункциональных мужчин, 2005). Печатается также как литературный критик, пишет стихи, эссе, пьесы (публикации: журналы Знамя, Дети Ра, ВолгаXXI век, Урал, Меценат и Мир, LiteraruS Литературное слово, Крещатик, Октябрь, Вопросы литературы, альманах Другие, газеты НГ-Ex-libris, Литературная Россия). Повесть Люди сверху люди снизу входила в шорт-лист премии Б. Соколова, сборник рассказов Коллекция нефункциональных мужчин получил Диплом премии Эврика.

Смахнув пыль с астролябии, Аделаида Вигдоровна будто потерялась: всего несколько секунд впрочем, не сосчитать, не сосчитать, и все же как-то не по себе. Теперь провалы случались нередко, и она размышляла, поспешно найдясь, о приближающемся чудище (чудище обло!), которое, того и гляди, размозжит чугунными (или какие там у него?) лапами. Размышление сие окрашивалось, впрочем, довольно радужными тонами благо, нежизнь имеет свойство обрываться самыми непостижимыми способами. Благо, у Аделаиды Вигдоровны есть, помимо возможности левого выхода, выхода с противоположной стороны, и нечто, не позволяющее ей прямо сейчас стать бесформенной биомассой в какой-нибудь богадельне: не так много, и все же На человеческую сиделку Что-с? хватит: она предполагала, а Господин Бог, как водится, ра…

с некоторых пор Аделаиду Вигдоровну успокаивал чего раньше не случалось шелест купюр. Неплохой выигрыш в лотерее обычный такой, невзрачный билетик случился; кто б мог погадать? Эта разве, лет сорок назад: Позолоти ручку, красавица. Потому, когда карета окончательно отыквилась (и одинокими зимними вечерами), едва ли Аделаида Вигдоровна сокрушалась немым отчаяньем отрицательных чисел, начищенных арт-ремесленничком до самоварного блеска: нет-нет, нельзя мучиться старостью, нет-нет К тому же, пока есть ловушка для звезд 1подарок The Homo, см. экс-life, есть и смысл. И слава *** (кто Там, тому и), что некогда упругая грудь не является давно необходимостью даже второго ряда, да так и спокойней вот бы раньше, как говорят в иных селениях, д о п е т р и т ь (а ведь неплохое словцо: с запахом, с норовом однако разг.. Вон пшло!).

Аделаида Вигдоровна усмехнулась: раньше Мёдом ее грудь мазнули в прошлом веке; в том же, впрочем, и слизнули. Что толку? Глухое, изматывающее своей сухостью, ничто. Стрекозка в кислоте, подумала она, нехотя отходя от астролябии: чудная вещица, роскошная ненужность, предмет гордости и зависти, щедрый подарок того, кого когда-то не стоило б (а кого стоило б?). Круг, испещренный названиями звезд и зодиакальными знаками с насаженными на него крутящимися дисками магический инструмент, играть на котором она так и не научилась. До гусиных лапок и не научилась!..

А первые прилетели в тридцать (она точно помнит), когда тончайшая г-жа Ниточка примостилась скромно, будто оправдываясь: Да я на минуточку!, на лбу, да так там и осталась в вечных приживалках не выпроводить. Каждый сезон стучалась новая г-жа; у каждой был свой говорок, походка, разрез глаз. Кто-то пел, кто-то плакал, кто-то читал или же смотрел бестолково в окно, а кто и жульничал, тщетно пытаясь заполучить маску: но эти-то штучки наперечет, даром что брюссельские! Однако она как будто и не боялась ничего: благородная седина, черти в глазах (опыт, опыт, очень острый, единственно нужный и никчемный одновременно), именно он-то и

Но тут вынужденная заминка, простим великодушно даму Аделаида Вигдоровна запнулась (Альцгеймер! кисть плотно прижата к виску) и улыбнулась зеркалу, странно-деловито обнажая симпатичный фарфор: Hi, my dear!. Так, несколько фамильярно, приветствовала она свое отражение каждое утро. Так шла к детям, коих без малого тридцать лет и три года потчевала историей мировой музыкальной культуры (жутковатое ИММК там, в расписании, на грязно-белом, не слишком ровно разлинованном, коридорном ватмане) и анализом форм. И если первое вне аббревиатуры, разумеется, было, коли разделить на десять, ее коньком, этакой серебряной струной, то второе навешивала на себя Аделаида Вигдоровна без особого удовольствия, по привычке к нагрузке да причине ощутимой прибавки к трехгрошовой подачке, именуемой змеящимся пенсия: наступи на слово и нет тебя.