Журнал Знамя - Знамя Журнал 8 (2008)

Екатерина Орлова

Закон калейдоскопа

Ефим Бершин.

Маски духа. - Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2007.

Зрелище это в детские годы было восхитительное: смотришь в трубочку, а там загадочный, но строго гармоничный узор. Развинчиваешь трубочку - а тебе в ладонь сыплются грубые осколки разноцветного стекла. Собираешь снова - и опять восхитительный орнамент, но совершенно другой. И главное - строго гармоничный. Но, как ни разбирай и собирай снова, как ни встряхивай, закона образования геометрически четкого орнамента из горсти осколков не выявишь.

Такой загадочный узор из осколков жизненных впечатлений, мыслей по поводу, фантазий, откровенных мифов представляет собой книга Ефима Бершина “Маски духа”. Жанр неопределен и неопределим в принципе. Композиции в привычном смысле этого слова - никакой. Как правило, книги без признаков хронологической или пространственной последовательности представляют собой некую аморфную массу текста: здесь же все подогнано по каким-то неведомым связям, но крепко, эпизод к эпизоду. Хотя что общего между налетом Котовского на Одесский оперный театр и ухищрениями Андрея Синявского втайне от крутой супруги выпить стаканчик-другой винца?

Маска - вот основной связующий элемент прозы Ефима Бершина. И не та, реальная, что досталась в наследство от деда, - его единственный трофей после победы Котовского в Одессе, а та, что прикрывает весь видимый и невидимый мир и меняется сама. Вот и мелькают на страницах то Пушкин, вырядившийся молдаванином (“В другой раз смотришь, уже Пушкин - турок, Пушкин жид, так и разговаривает, как жид…”), то канючливый ипохондрик, а в действительности великолепный русский поэт Юрий Левитанский, то царь Соломон, которому пишут письма из Сыктывкара, а ответ получают в одесской гостинице. Легко и непринужденно реализуется навязшая в зубах сентенция - “Пушкин - наш современник”. И Соломон - современник. Потому что времени, по Бершину, нет. Есть его маска, создавшая ненужные перегородки.

И пространства в строгом смысле нет: повествование ведется то из Парижа, то из Сыктывкара, то из Тирасполя, то из Москвы. Правда, в Тирасполе стреляют, и если не укроешься за постамент памятника Пушкину, запросто могут убить. А в ссыльном граде Сыктывкаре за общение с ссыльным же Револьтом Пименовым можно угодить за решетку. И приходится бежать в Москву. Так что пространства тоже наделены масками, и неизвестно, откуда и куда надо бежать в момент опасности. Не найдя приюта в столице, герой отыскивает его на даче поэтессы, которой нельзя в новогоднюю ночь доверить метлу - улетит. Ведьма - ее маска, и не знаешь, что достовернее.

Да и не надо знать.

Убийственный своей серьезностью термин “глобальный реализм”, придуманный самим автором в оправдание собственной стилистики, тоже, в общем-то маска, поскольку вся книга насквозь проникнута клоунадой. И как водится в клоунаде, глаза артиста источают глубочайшую печаль. В этом определении все наизнанку, все, да простится мне невольный каламбур, тоже “замаскировано”. Во-первых, “реализм” подразумевает вовсе не художественный метод в традиционном понимании, а то, что для автора одинаково “реальны” вымышленные и невымышленные персонажи: равно достоверны и важны для повествования и придуманный веселый одесский вор Абрашка Терц, и писанный с натуры литературовед Андрей Донатович Синявский, укрывшийся за маской вора, воображенный Пушкин и близкий друг автора поэт Евгений Блажеевский. “Глобальный” - значит нарушающий истинный хронотоп, не признающий астрономического течения времени и сетки параллелей-меридианов, авторская “вечная современность”, полное равенство всех и всего в пространстве-времени. И это дает повествованию, быть может, главное - предельную свободу.

Кажущаяся необязательность, произвольность чередования вроде бы случайных пестрых эпизодов каким-то образом складывается в прочный гармоничный узор. Впрочем, автор сам попытался разгадать эту загадку: “Речь идет о частичном исчезновении рода человеков и использовании его внешнего вида потусторонней и не всегда чистой силой. Опытным путем мне удалось установить, что сила эта - некий неопознанный Дух…

Опытным, хотя и не совсем научным путем (наука здесь совершенно бессильна) мне удалось установить, некоторые из наиболее вопиющих подделок, оказывающих решающее воздействие на наше сознание. А именно:

а) Храм - маска Бога;

б) язык - маска мысли;

в) Вифлеем - маска родины;

г) государство - маска страны;

д) история - маска смерти;

е) бытие - маска вечности.

Нет времени - есть маска времени”.

Процитированный текст в книге тоже набран курсивом, так что и это, можно сказать не текст, а маска текста.

Так и не разгаданная с детства тайна: почему красив любой рисунок в калейдоскопе… На самом деле потому и любой красив, что изначально неведомая рука задала жесткие рамки, тебе непонятные, но для автора непреложные.

Михаил Холмогоров

Прогресс и иже с ним

Света Литвак.

Книга называется. Стихи 1980-2000 годов. - М.: Культурная революция, 2007.

Книга представляет собой избранное известной московской поэтессы, художника-акциониста, организатора “Клуба литературного перформанса”, - то есть, как и полагается литератору, ориентирующемуся на вполне определенный авангардный или, если хотите, поставангардный культурный образец, личности крайне разносторонней. Таким поэтам полагается недурно рисовать. Хотя художникам такого склада обычно бывает обидно, что их куда-то вписывают или к чему-то причисляют. Кстати, если господин Телишов не обманывает, то Литвак понятие “авангард” ненавидит и считает Хлебникова шизофреником. (Что бы сказал о Литвак Хлебников?) Впрочем, читателя стихов, подозреваю, мало интересует, что делает Литвак кроме поэзии или в какую форму облачается поэзия в авторском исполнении. Для любопытствующих в книге имеется послесловие, где в форме содержательного интервью автор об этом рассказывает. Книга - вещь самодостаточная и должна говорить за себя сама. Особенно если учитывать факт, что Литвак считает себя прежде всего поэтессой.

Интересно другое - попытаться проследить эволюцию подобного художественного сознания. У этого сознания есть одна большая проблема, которая вбирает в себя все остальные - безусловная вторичность авангардного приема и авангардного поведения в литературе. Поневоле приходится отрицать и авангард, ибо если его не отрицать, то выйдет вообще окончательная глупость и пошлость. Подозреваю, всем нам знакомо чувство скуки от очередной демонстрации известного фокуса - артист с пилой выходит на арену и распиливает девушку. Забавно, конечно, но сколько можно? Устройство этого ящика, оклеенного звездами из фольги, можно нарисовать с закрытыми глазами. Правда, приходится признать, что изобретатель чудесного ящика - человек талантливый.