Журнал Знамя - Знамя Журнал 6 (2008)

- Что-то Алешки Петрова давно не видно.

- Да он умер.

- Что вы говорите! И давно?

- Уже год прошел.

- Правда? А я и не знал… М-да… жаль парня.

Конечно, за всеми не уследишь. Чтобы заслужить похороны с размахом, с которым хоронили сухумских пекарей и врачей, надо быть светилом - великим артистом или лидером страны… Так что если вам встретится человек с цветами, скорее всего, он идет не на поминки, а на юбилей. Или на свадьбу.

Если в Сухуми выйти погулять бедно или неряшливо одетым, то встретить знакомых практически невозможно. Хоть весь город исходи - никого. Нарядно одетый человек и шагу не может ступить, не ответив на приветствие. Только хорошо одевшись, ты понимал, что живешь в родном городе, где тебя знают и любят.

В России от хорошо одетого человека требуют объяснений:

- Ты куда это вырядился?

- Да вот, на день рождения пригласили.

Еще можно сказать “на концерт”, или в крайнем случае - “на свидание”.

И тогда прозвучит с облегчением: “А… ну-ну…”.

Если в Сухуми кто-нибудь в компании спрашивал: “Зайдем в кафе посидим?”, это означало, что он собирается всех угостить. В России может статься, что угощения ждут от того, кто первым согласился. Ну что ж, это, по крайней мере, логично…

Но вот взять простое слово - “дружба”. Что тут непонятного? Каждый легко ответит на вопрос, кто его друг и что это означает. Ну, например: человек ежедневно проводит в вашем доме несколько часов, ест и пьет за вашим столом. Вы говорите обо всем на свете и не имеете никаких тайн друг от друга. Иногда спорите по пустякам, потому что в основном совершенно согласны. Оказываете друг другу всякие услуги. Привыкаете к общению так, что чувствуете пустоту, когда его нет рядом. Кто он вам - друг? Не спешите с ответом. Лучше скажите: “Не знаю”. Очень возможно, что не только не друг, но даже и не приятель. Возьмет да и расскажет кое-что о ваших мыслях большому начальнику, от которого зависит и ваше, и его будущее. Просто чтобы тому преданность доказать…

В Сухуми не доносили. Не только на друзей, даже на знакомых и едва знакомых. Черт его знает почему. Анекдоты можно было рассказывать в любой компании. А в России меня научили понимать жест опасности - кто-нибудь, не поворачивая головы, скашивал глаза в сторону. Это означало: осторожно, вон тот - стукач.

В конце концов я научился понимать, что некоторые знакомые слова могли быть связаны с незнакомыми понятиями. И не только такие абстрактные, как “дружба” или “верность”, но и совершенно конкретные. Например, “вино”.

Я получил первую стипендию, и мой сокурсник - единственное существо мужского рода в группе, - решительно заявил:

- Надо обмыть. Такая традиция!

- А чем обмывать положено?

- Как это чем? Вином, конечно.

- Ясное дело, вином. Я спрашиваю, каким - “Лыхны”, “Псоу”, “Хванчкара”?

Он посмотрел на меня с недоумением.

- Пойдем покажу.

В магазине было всего два сорта, совершенно незнакомых, - “Солнцедар” и “777”.

- Дайте нам три семерки, - решительно сказал сокурсник.

Мы сели на скамейку в парке, и он достал из портфеля стакан.

- Что, прямо здесь? Без закуски?

- Конечно. Ты - первый.

- А что говорить надо? - сказал я, с сомнением принюхиваясь к мутной жидкости неопределенного цвета. Вином не пахло.

- Скажи: “Чтоб не последняя” - и пей залпом.

- Ну, чтоб не последняя.

Вкус был похож на сильно прокисший лимонад. Через несколько минут, еще до того, как он допил бутылку, я почувствовал, что пьян. Я не мог сдержать тошноты, что позор удваивало. Не помню, как оказался дома - сам как-то дошел или он дотащил.

Больше предложений обмыть не поступало.

В России настоящего вина не пьют. Не потому, что вкуса не чувствуют, а из принципиальных соображений.

Настоящее вино - ритуальный напиток. Его нужно пить в больших компаниях за обильным столом. Не торопясь, чтобы не забыть никого из присутствующих. И не просто пожелать здоровья, но обязательно помянуть предков. Потому что вино тесно связано с памятью. Оно - тяжелит, тянет человека к земле, корням… Смысл винного застолья - испытание. Нужно выпить очень много, но не опьянеть. Во всяком случае, вида не показывать и домой дойти самостоятельно. На худой конец, немного покачиваясь.

Русская водка - совсем иное. Ее пьют, чтобы забыться, заглушить боль, воспарить над землей, почувствовать себя свободным. Если не опьянеть, не наделать глупостей, то не стоит и начинать. Водка - напиток забвения.

За столом, где пьют вино, царит строгий порядок. Иерархия соблюдается.

За столом с водкой - равенство и братство.

Дай солдату перед боем вина - он, пожалуй, маму вспомнит и затоскует.

А от водки - в бой побежит, позабыв про натертые портянками ноги.

Я в России не пью. Вино - не с кем, а водки - не хочется…

Прошло много лет с того дня, как я сел в поезд и уехал из города. Тогда я, конечно, не понимал, что переехать из Сухуми в Россию невозможно. Потому что это не поступок, а длительный процесс. Он не закончился до сих пор - я все еще в пути. И вернуться нельзя - города, из которого выехал, уже нет. Дело не в том, что там была война и много домов разрушили, а людей поубивали или выгнали. Даже если бы войны не было, я бы не смог возвратиться.

Пока переезжаешь, все меняется - дома, деревья, улицы, друзья… И главное, без тебя и ты ничего об этом не знаешь.

- Привет! Куда спешишь? Что, не узнал?

- Кажется, нет… простите.

- Да мы же за одной партой сидели! Я - Валера Кейян.

- Боже мой! Кейян - океан! Быть не может!

Может, может… А куда делся тот, низенький и тщедушный?

Иногда кажется, что реальный Сухуми разбился, как стекло, и осколки разлетелись во все стороны. Я ищу его в других, далеких местах. Однажды нашел кусочек в Париже - маленький такой пятачок: угол дома, скамейка, платан… И уходить не хотелось. Так бы и сидел всю жизнь.

И в Антверпене находил, и в горах под Турином. Еще во сне вдруг оказывается, что самый красивый особняк Страсбурга находится в Сухуми. И мы в нем живем.

А в Москве… разве что в нашей квартире хранится медная дверная ручка из дома, который построил дед. А дверей-то и нет, так что ни выйти, ни войти.

Да еще пепельница.

Привкус горечи

Hubert Winkels.

Gute Zeichen. Deutsche Literatur 1995 - 2005. - Kiepenheuer amp;amp;Witsch, 2005.

(Хуберт Винкельс.

Добрые знаки. Немецкая литература 1995 - 2005. - Кипенхойер и Витш, 2005).

Когда-то, лет сорок назад, я делала в Иностранной комиссии Союза писателей сообщение на тему “Реклама в буржуазном обществе как апелляция к подсознанию”, преисполненное критики в адрес общества потребления. В Германии - на моей исторической родине - я оказалась как раз в пору, когда на страницах центрального издания страны еженедельника “Цайт” шла дискуссия “Интеллектуалы в эпоху Аденауэра”, где обсуждался момент выбора политического и экономического пути Германии после ее поражения во Второй мировой войне. Эта дискуссия показала, как немецкие писатели неоднозначно отнеслись к реформам, ориентированным на “американизацию” страны, ее “коммертизацию”. Создавая в 1947 году первое немецкое национальное сообщество “Группа 47”, большинство из них мечтало о демократическом социализме, в условиях которого будет преодолеваться нацистское прошлое.