Журнал Знамя - Знамя Журнал 6 (2008)

Бесконечное путешествие.

Причем со странностями: не только горизонт удаляется, но сама дорога упрямо закругляется.

То ли - прямое шоссе, то ли - улитка, то ли лента Мебиуса.

Видимо, недаром именно в России появился Лобачевский с его гениальным открытием, без которого не была бы возможна теория относительности А. Эйнштейна.

Параллельные - пересекаются.

Это - Россия, а не какая-то там пифагоровская Древняя Греция.

Параллельные пересекаются, то, что располагалось наверху, оказывается внизу, и наоборот: незаметно, но все переворачивается, а невозможное - встречается.

Метафизическое пространство, которое мы предприняли попытку преодолеть, оказывается одновременно: 1) и нашим бытием, 2) и нашей историей.

Только что (исторически думая) началась новая Россия, и вот уже, особо никого не спрашивая, вернули в старую.

Какую - старую? Нет, не в ту, а в другую. Предыдущую.

Старых Россий (как и новых) много. Новая Россия устремилась вперед, в поисках свободы; заблудилась; прошло энное количество лет; и вдруг страна услышала: “Свобода лучше, чем несвобода”.

А мы-то думали…

* * *

Свобода передвижений

- одно из главных завоеваний и реальных достижений, результатов движения страны к гражданским свободам - последних -надцати лет. Помню острые ощущения первого свободного перелета за границу (!) - ведь граница-то раньше и впрямь была на замке, а занавес действительно был железным.

И никакой там не грезилось еще Италии с Римом, Флоренцией и Венецией (откормленный этим культпоходом соотечественник ныне ищет изыски, забираясь куда-нибудь поглубже в Тоскану). Никакого парижского “уикенда” или “императорской Вены”, а предложение покататься с детьми на лыжах в Австрии было бы воспринято как сдвиг гоголевского сумасшедшего.

* * *

Отправляясь в путь (т.е. замышляя данный номер, посвященный теме путешествия), мы понимали, что дорога не будет простой и короткой. Но никак не предполагали, что она окажется дорогой с многорядным движением.

Действительно - вроде бы и сегодня, в современной словесности, весьма востребованный читателями других стран жанр травелога (существующий как в версии fiction, так и non-fiction) обитает на окраине отечественной словесности, приживаясь с некоторым трудом.

А ведь история русских литературных путешествий весьма продолжительна. Начинается она с Колобка - первого русского путешественника. (И странника - потому что у Колобка как у литературного героя есть, конечно, своя философия ухода, - как у Емели философия успеха через лень и т.д.)

Именно он, Колобок, первым смело выкатывается за порог дома, где его произвели на свет.

Уходит в путь - последовательно: от 1) бабки, 2) деда, 3) волка, 4)… От лисы не больно-то и уйдешь, будь Колобок ста пядей во лбу.

Но ведь Колобок погиб бы гораздо раньше - дома! От дорогих и любящих бабки с дедом! Не выкатываясь за порог - и не обретя своей чудесной истории.

Его бы просто-напросто съели.

(Вообще “бабка с дедом” в русском фольклоре - хтоническая темная сила: уничтожающая. Вспомним еще и “Курочку-Рябу”. Зачем они “били-били” это несчастное яйцо?)

Так вот: активная жизненная позиция Колобка породила творческую энергию, матрицу весьма противоречивого, парадоксального русского сознания:

И дома съедят, и в пути пропадешь

.

Тем не менее: Колобок открывает череду “плавающих и путешествующих”, преодолевающих опасности, открывающих мир за пределами дома, отчаянных, погибающих в пути, находящих новое.

Героев-авантюристов, раздвигающих рамки привычного.

Можно условно сказать, что страна сложилась в результате пути, в движении на восток, запад, север и юг. На Урал, в Сибирь, на Дальний Восток, - “поход” был предпринят задолго до того, как вошел в сюжет известной песни: “И на Тихом океане свой закончили поход”. (А песен в русском фольклоре про путь-дорогу-дороженьку - немерено.) Теперь - о субъекте путешествия.

Забывать - естественно, помнить - искусственно, по мысли Мераба Мамардашвили.

Помнить - сделать усилие.

А написать о дороге - значит написать о том, что испытал и что помнишь (двойное усилие).

Прощание перед дальней дорогой обязательно в русской традиции (присесть на дорожку, посмотреть прощальным взором друг на друга). Прощание с уходящим в путь всегда включало в себя благословение, а уходящий должен был оставлять свою “память” (т.е. что-нибудь, какой-нибудь предмет на память). Возвращаясь, человек шел через леса на просвет, на светлый проем, “на русь”. Отсюда, утверждают историки-лингвисты, и возникло слово, обозначающее сторону-страну: Русь.

Русская литература, в отличие от “нас”, не ленива и любопытна; и не только фольклорный герой уходит за порог.

Русская проза открыла XIX век (в 1801 году!) “Письмами русского путешественника” Николая Карамзина. “Авторская” история началась несколько позже, с карамзинской тож “Истории Государства Российского”. Путешественник и историк, прозаик Карамзин завещал литературе и литератору “быть в движении”, путешествовать, наблюдая и наблюдать, путешествуя, - завет его дошел и до Михаила Шишкина, скрупулезно собравшего следы русских путешественников - как добровольных, так и недобровольных, в “Русской Швейцарии”.

После Карамзина открылась не просто дорога, а целый тракт; а за десять лет до него Радищев написал публицистическое “Путешествие из Петербурга в Москву”, за что и поплатился ссылкой (и вынужден был предпринять большое путешествие…).

Путешествует автор - путешествует и его герой.

Путешествует Пушкин - и вынужденно (в Кишинев, в Одессу, на Кавказ), и по собственному желанию (за Урал, за “Капитанской дочкой” и “Историей Пугачевского бунта”). Путешествуют и его герои: от летающей по воле Черномора Людмилы до Руслана, от едущей в Москву из провинции Татьяны до первого скитальца Онегина, от Петруши Гринева до станционного (при путешествующих - изначально!) смотрителя. Да и Дуню счастливо, как выясняется, похищает случайный, казалось бы, проезжий. Более всего Пушкин бранит вынужденную свою обездвиженность, хотя сочиняет - и в Болдине, и в Михайловском замечательно интенсивно (здесь путешествует его воображение).

Путешествует Лермонтов: насильственно (в южную ссылку, на Кавказ), откуда он мысленно уже привозит “Героя нашего времени” - Печорина, и погибающего-то в дороге. “С подорожной по казенной надобности…”

И понеслось: Гоголь с его Римом - и Павел Иванович Чичиков (колесо, которое доедет - не доедет), и Хлестаков, который доехал до случайного на пути его города, а потом оттуда уехал, - а можно сказать, удрал.

Едут все: Герцен - в Швейцарию, в Лондон, эмиграцию; Тургенев - к Виардо в Париж; Достоевский с молодою женой - к рулетке; Толстой - опять-таки на Кавказ. А в конце - уходит, совсем уходит из Ясной Поляны. Пешком. Чехов едет на Сахалин, - через всю Россию, с его-то легкими. Возвращается - путешествием через Цейлон.