Журнал Знамя - Знамя Журнал 6 (2008)

Монастырь в Палеокастрице - действующий. Там живут пятнадцать монахов. Поэтому днем, когда нет богослужения, он закрыт. А открывают его лишь перед литургией и перед вечерней службой. Мы дождались положенного часа и подошли к чудотворной иконе Матери Божией, со всех сторон увешанной традиционными серебряными приношениями.

Мне вспомнился один наш друг - священник, служащий в подмосковном храме в честь иконы “Неупиваемая чаша”. Там всегда бывает множество народа, особенно женщин, которые приезжают специально, чтобы заказать молебен о своем муже-пьянице. Они горячо молятся: “Господи, сделай так, чтобы мой муж бросил пить” - и горько, горько плачут. И вот одна такая женщина - из молящихся и плачущих - вдруг приходит к этому священнику с претензией:

- Я у вас тут в прошлое воскресенье молебен заказывала водосвятный, чтобы Васька мой перестал пьянствовать. Так он и перестал - родимчик его хватил, лежит теперь парализованный, пальцем пошевелить не может. Что это у вас за методы такие? Я так не договаривалась. Уж лучше пусть все обратно вернется. Пусть уж он лучше пьет, чем так-то кулем лежать. Сделайте, батюшка, как было.

“Не знаете, чего просите”.

А вот у моих друзей Таты и Марика процесс чудесного исцеления от алкоголизма прошел куда менее болезненно. Марик - человек богемный, эмоциональный, поэт к тому же. И вот он пил каждый день - то чтобы снять стресс, то чтобы преодолеть уныние и взбодриться. С утра он выпивал пивка, потом по дороге в журнал, где он работал, подкреплялся из железной банки “шейком”, днем во время обеда опять обращался к пивку, на обратном пути брал в киоске какой-нибудь джин-тоник, а уж вечером дома позволял себе немного расслабиться бутылочкой вина. Самое ужасное было то, что эта последняя “расслабляющая” бутылка вина оказывала на него непредсказуемое иррациональное воздействие - или он засаживался писать стихи, или устраивал истерику и кричал о том, что вокруг все бездари и поэтому его не признают, или с наслаждением оскорблял Тату и дело доходило даже до рукоприкладства, порой с криминальным оттенком: там было все - сломанные ребра, ссадины и гематомы, кровь из носа, сотрясение мозга… Тата убегала от него в ночь, находила пристанище, принимала твердое решение с ним развестись, но на следующий день Марик буквально приползал на коленях и целовал землю, по которой, гипотетически, могла ступать Татина нога, рыдал, заламывая руки, клялся бросить пить, и она в конце концов давала ему “последний шанс”. Он, бывало, даже зашивался, но это ввергало его в мрачность, он переставал писать стихи и тогда “расшивался”, опять принимался с утра за пивко, и все опять начиналось по новому кругу. Так продолжалось больше двадцати лет.

И вот мы с Татой стали вместе ходить в храм и заказывать молебны Матери Божией, чтобы сама Царица Небесная вмешалась и подействовала на Марика.

И что же? Через весьма малое время у него на лице появились… прыщики. Он стоял перед зеркалом, разглядывая их, и мочил каким-то лосьоном. Но лосьон их не брал. Тогда он обратился к врачам. Они сказали - это у вас печень. Вам пить никак нельзя - весь будете в прыщах. А Марик вообще-то видный такой мужик, и оказалось, что сам он этим очень дорожил, так что прыщики повергли его в полное расстройство. И он даже бросил пить ради красоты лица.

- Надо же, - говорила Тата, - какой инструмент воздействия нашла для него Матерь Божия - прыщики! Ты знаешь, у него же и ишемия, и предынфарктное состояние было, и это его не останавливало! Но - прыщики на лице!

…У моей крестной матери Татьяны был муж-алкоголик. Он каждый день выпивал. А если не выпивал, то глотал нембутал. А если не нембутал, то забивал мастырку (ему приносили). При этом это был талантливейший, умнейший человек, писатель, классик детской литературы С. В истории болезни у него было написано: “Шизофрения в паранояльной форме, алкоголизм, полинаркомания, печатается в “Мурзилке”, передается по радио”. С. это комментировал так:

- Я сам - сумасшедший, а моя жена - “жена писателя”.

И еще он говорил:

- Чтобы быть в этой стране сумасшедшим, надо иметь крепкую психику и железные нервы.

И еще он говорил:

- Если ты хочешь прикинуться сумасшедшим, говори правду и только правду.

Если он выходил из дома, то непременно попадал в какую-нибудь историю, и потому о нем говорили, как о гоголевском Ноздреве, что он - человек исторический. “Мать Татьяна” ходила за ним, как за малым ребенком, вечно приставляла к нему “телохранителей” из числа друзей. Но особенно ее тревожил этот каждодневный кайф, в котором пребывал ее муж, и больше всего она боялась, что он - не спасется.

- Генька, - говорила она, - сам апостол Павел писал, что пьяницы Царства Божьего не наследуют!

Она испробовала все - и лечила его, отдавая в больницу, но там он убалтывал санитаров, нянечек и даже медсестер, и они исправно поставляли ему и спирт, и таблетки; молилась за него по монастырям и даже купила ему дом в деревне, чтобы он мог испытать на себе благотворное воздействие родной природы, вдохнуть полной грудью сладкий и приятный дым Отечества и отлежаться, как Емеля, на горячей русской печи. Но избу спалили пьяные рыбаки. Она пробовала приглашать в дом верных друзей, чтобы они, бросившись грудью на амбразуру, влили в себя побольше запасов спиртного, а ему поменьше досталось. Она сама чуть было не стала жертвой “синдрома жены Нейгауза”. Жена Нейгауза, как только видела у мужа водку, тут же самоотверженно пыталась ее истребить, заливая в себя, чтобы сказать ему: “А больше ничего нет!”. И так, бедная, спилась, зато он окончил свои дни вполне благополучно, еще и бурный роман с юной француженкой-пианисткой успел закрутить…

Вот и Татьяна мужественно применяла тот же метод, то есть, по сути, “клала душу свою за други своя”, только сумела вовремя остановиться. И вообще она создавала в доме атмосферу нормальной жизни, где все шло своим чередом: приходили редакторши, которым С. надиктовывал свои чудесные рассказы о путешествиях и зверях; собирались друзья, вечно кто-то праздновал свой день рожденья, именины, годовщину свадьбы, защиту диссертации, открытие выставки, выход новой книги; то сосед забегал на минутку по какому-то делу, да так и оставался, заслушавшись и засмотревшись; то некий иногородний знакомец останавливался на ночлег; то странствующий монах получал приют. Создавалась странная ситуация, когда сюда, в этот теплый хлебосольный дом, где Татьяна всех угощала в буквальном смысле - от души, устремлялись люди, внешне будто бы куда более обустроенные и благополучные, чем сами хозяева, чтобы получить здесь утешение и любовь, примириться с жизнью.

С. после возлияний лежал на диване, как древний патриций, вокруг него восседали гости, порой это были люди, вроде бы вовсе не совместимые между собой, окажись они где-то в другом месте, и он рассказывал им потрясающие истории, которые потом передавались из уст в уста, постепенно утрачивая авторство и перерождаясь в фольклор. С. был мастер устного рассказа, виртуоз парадокса.