Газета Завтра - Газета Завтра 823 (87 2009)

Во-первых, 21 июня Сталин до 23.00 работал в служебном кабинете. У него в этот день состоялось 13 бесед с членами Политбюро и военными. Микояна среди его собеседников не было. И вот уже около 12 часов члены Политбюро "собрались", как на огонёк, у Сталина на квартире и среди них оказался Микоян? Сомнительно.

Во-вторых, Жуков пишет, что о перебежчике доложил Сталину вечером 21-го не при встрече, а по телефону, когда действительно "только что" стало известно. Сталин сказал, чтобы они с Тимошенко немедленно приехали в Кремль. И это отражено в журнале: они двое и Буденный прибыли не около 12-ти и не на квартиру Сталина, а в 20.50 и в служебный кабинет, а ушли все трое в 22.20. В своём кабинете "Сталин встретил нас один. Потом вошли члены Политбюро", - замечает Жуков. Тут он неточен: несколько членов ПБ уже находились в кабинете, но Микояна среди них, повторяю, не наблюдалось.

Именно тогда была составлена директива N1, предупреждавшая: "В течение 22-23 июня 41-го г. возможно внезапное нападение немцев". И предписывавшая "быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников".

Не присутствовавший при этом Микоян, однако, живописал: "Поскольку все мы были крайне встревожены и настаивали на необходимости принять неотложные меры, Сталин согласился "на всякий случай" (так! - В.Б.) дать директиву войскам». Мы, дескать, уговорили… Это не единственный факт "заочного свидетельства" Микояна.

Вот ещё: "Хорошо запомнил день 18 мая сорок второго года, когда возникла опасность провала нашей Харьковской наступательной операции. Поздно вечером несколько членов Политбюро: Молотов, Берия, Калинин, Маленков, кажется, Андреев и я, находились в кабинете Сталина…" На самом деле в этот день Сталин работал в своём кабинете с 15.30 до 3.40 утра уже 19 мая. За это время у него побывало 14 человек (вернее, 12, поскольку Молотов и Маленков заходили дважды). Микояна среди них, увы, опять не было, как, впрочем, и Калинина с Андреевым.

Но он (или Куманёв?) продолжает рисовать: "Мы уже знали, что Сталин отклонил просьбу Военного совета Юго-Западного направления прекратить дальнейшее наступление на Харьков из-за угрозы окружения". На самом деле никакой "просьбы" не было. Дело обстояло так: вечером 17 мая Василевский, докладывая Сталину о критичности обстановки, предложил прекратить наступление. Василевский, а не ВС направления. На другой день, 18 мая, Генштаб еще раз предложил прекратить наступление. Генштаб, а не ВС. Наоборот, командующий Тимошенко и член Совета Хрущёв продолжали слать бодрые доклады и "сумели убедить И.В.Сталина, что опасность сильно преувеличена и нет оснований прекращать операцию" (ИВМВ, т.5, с.130). То есть они действовали обратно тому, что говорил об этом Микоян, выгораживая своего дружка Хрущёва. Над глупостью и несуразностью жанровой сценки, изображенной дальше, можно было бы только посмеяться, если бы речь не шла о столь драматических событиях: "Внезапно раздался телефонный сигнал (! - В.Б.).

- Узнай, кто и что надо,- сказал Сталин Маленкову.

Тот взял трубку и сообщил, что звонит Хрущёв.

- Чего он хочет?

- Просит разрешения прекратить наступление на Харьков.

- Передай ему, что приказы не обсуждаются, а выполняются. И повесь трубку.

Маленков так и сделал".

Хоть стой, хоть падай, хоть оперу ставь!

Маршал Жуков позже вспоминал: "Ссылаясь на эти доклады (Тимошенко и Хрущёва) о необходимости продолжать наступление, Верховный отклонил соображения Генштаба". Действительно, как решить, чью позицию поддержать: офицеров Генштаба, сидящих в Москве, или многоопытных специалистов, видящих всё на месте своими глазами? Увы, в данном случае издалека оказалось виднее. Лишь во второй половине дня 19 мая Тимошенко отдал приказ о переходе к обороне, но было уже поздно: 23 мая немцам удалось окружить наши войска. Вырвались из окружения только 22 тысячи.

Но вот как завершается юмористический пассаж на трагическую тему: "Меня тогда просто поразило, - подчеркнул Микоян. - Человек звонит из самого пекла, надо срочно принять экстренные меры - и такое барско-пренебрежительное отношение со стороны лица, несущего столь высокую ответственность". Вот ведь что при большом желании можно увидеть там, где сам не был…

Как я уже заметил, Микоян-сын решительно шествует стезёй отца, нередко превосходя того в рвении. Так, тему репрессий, лживо представленную в докладе Хрущёва-Микояна, он, желая конкретизировать, рисует не менее лживо. На вопрос: "Был ли репрессирован кто-то из ваших знакомых?" - он отвечает: "Да, конечно. И не только знакомых, но и два моих брата. В 1943 году были арестованы шестнадцатилетний Ваня и четырнадцатилетний Серго и еще больше десяти мальчиков. Например, сын генерала Хрулёва, сын хирурга Бакулева, сын секретаря моего отца и другие".

Журналист, казалось бы, тотчас должен заинтересоваться: как так? за что? по какому поводу? что за причина? ведь школьники же?! Но редактор Востриков и не ворохнулся. Он совершенно не заинтересован узнать правду, как Микоян заинтересован скрыть и извратить её: тогда, дескать, могли хватать и сажать кого угодно безо всякого повода. Вот вам факт - даже школьников! Но это же дети очень известных родителей, вплоть до члена Политбюро Микояна. Почти все жили в этом самом Доме на набережной и учились в одной школе N175. Но это не интересует Вострикова.

А Микоян-младший говорит: "Следователь лихо слепил дело о юношеской антисоветской организации. Они посидели на Лубянке полгода. Их приговорили к ссылке на год. Можно сказать, повезло".

Генерал сознательно назвал далеко не те имена, которые играли там главную роль. Прежде всего это школьник Володя Шахурин, сын наркома авиационной промышленности А.И.Шахурина, который был по-юношески пылко влюблён в дочь известного дипломата Уманского Нину, тоже школьницу. Весной 1943 года отца направляли послом в Мексику, куда, разумеется, он должен был ехать со всей семьёй. Володя уговаривал Нину остаться. Однажды на Большом Каменном мосту, около Дома на набережной, у них произошло решительное объяснение. Девушка посмеялась над уговорами влюблённого, помахала на прощанье рукой и стала спускаться с лестницы к своему дому. Парень выхватил из кармана пистолет, выстрелил в непреклонную красавицу, потом в себя. Две смерти… Владимир Аллилуев, тоже живший в этом доме, слышал выстрелы и видел тела убитых.

МИХАИЛ КОРШУНОВ и Виктория Терехова в книге "Тайны и легенды Дома на набережной" (М., 2002), жителями которого они были долгие годы жизни, приводят рассказ вдовы А.Н.Бакулева, где читаем: "Ребята играли в "правительство". Володя Шахурин был у них "министром". Ну, если возглавлял, значит, не "министром", а “премьер-министром". Однако уже это странно: ведь тогда у нас были не министры, а наркомы. Или они играли не в советское правительство. А в какое тогда? Дальше: "Прокуратура не нашла состава преступления (см. выше: "следователь лихо слепил дело". - В.Б.), но Сталин настоял на пересмотре…" Весной сорок третьего года Сталину больше заняться было нечем, да? "После чего девять мальчиков арестовали" (см. выше: у Микояна - два его брата и "больше десяти мальчиков". - В.Б.).