Константин Симонов - Разные дни войны. Дневник писателя, т.2. 1942-1945 годы

– Вчера, уже к вечеру, командующий фронтом сказал мне: если к ночи возьмете такие-то и такие-то деревни, то, очевидно, будем вводить мехкорпус на вашем направлении. Мы все эти деревни к ночи взяли, а под утро он мне позвонил: «Скажи мне, Бондарев, откровенно твое мнение. Пришло ли время сейчас вводить у тебя танки?» Конечно, мне было бы легче воевать, если бы в этот момент у меня были танки. Но я ему по совести ответил, что нет, по-моему, танки вводить у меня на участке еще не время. Они потом, конечно, будут помогать, – продолжал Бондарев, – но, пока они стоят на твоих коммуникациях, сколько же они крови перепортят! Иногда кажется, хоть бы их и вовсе не было! До тех пор, пока они тут с нами, до тех пор, как они своими танками в прорыв не пройдут, пока стоят на всех дорогах, артиллерия продвинуться не может, обозы застряли, пушки не протолкнешь, машины не протолкнешь – чистое бедствие.

Вскоре появился Д. и вместе с ним полковник из АБТ фронта.

Мехлис в довольно мягкой форме сказал им, что они должны сами проследить за тем, как двигаются и как вступают в бой их танки.

Полковник из АБТ фронта до этого, когда я его увидел у Д., показался мне по первому впечатлению человеком симпатичным и интеллигентным, с одной только возбуждавшей сомнение черточкой. Он по разным поводам как-то очень уж быстро вспоминал разные свои прежние, храбрые поступки.

А это, как я успел за войну заметить, довольно редко сочетается с прирожденной или твердо выработанной в себе храбростью.

По моим наблюдениям, люди, которые слишком часто вспоминают о своих даже действительно храбрых поступках, делают это тогда, когда сами очень высоко их ценят и тщательно помнят. Но истинно храбрые люди обычно не склонны не только переоценивать, но даже не склонны и особенно замечать собственные храбрые поступки, а уж тем более говорить о них по всякому поводу. Впрочем, конечно, всяко бывает!

Так вот, когда Мехлис сделал замечание насчет танков полковник неожиданно преобразился и каким-то не своим, рыкающим голосом сказал, вернее, прокричал:

– Все будет сделано! Я лично проверю! Все будет в порядке! Я сейчас же пойду!

– Возьмите с собой начальника политотдела, – сказал Мехлис. – Он здесь?

– Здесь.

– Возьмите его с собой.

– Есть! Все будет сделано! Все будет в порядке! Протолкнем! – продолжал рыкать полковник.

И я подумал о нем, что, наверное, это один из тех людей, чей секрет успехов перед лицом начальства заключается в умении без паузы, сразу же громким, уверенным голосом выразить готовность сделать все, что угодно, даже и не делая этого впоследствии.

– Я вам советую просто по-товарищески, – неожиданно тихо после этого рыка сказал Бондарев, обращаясь к Д., – поехать самому. Увидят своего генерала и пойдут вперед! Поезжайте, и все. Пропихните их, попросту говоря.

– Мы с вами об этом потом поговорим, – с нотой обиды сказал Д.

Но мне показалось, что он не поедет.

– А вы тоже поедете? – должно быть, подумав о том же, о чем и я, спросил Мехлис.

– Я тоже сейчас поеду проверить, – сказал Д. – Разрешите идти?

– Идите.

Он и полковник ушли, а Мехлис остался.

– Прямо Волховский фронт, – сказал Григорьев, показывая на карте синие пятна озер и синие штрихи болот.

– Да, болот здесь много, – сказал Мехлис. – Но только там, на Волховском, было тяжелее. Приходилось орудия ставить на деревянные платформы, чтобы не тонули.

– А я, когда вы были там членом Военного совета, много донесений вам посылал, – сказал Григорьев. – Хотел сам туда попасть, но не пустили.

– А вы кем тогда были? – спросил Мехлис.

– Начальником штаба Архангельского военного округа.

– А… – сказал Мехлис. – Да, от вас оттуда много пришло народу.

– Старались все лучшее, что имели, для фронта отбирать. Одних олене-лыжных батальонов одиннадцать послали. Они не к вам попали?

– Нет, не к нам! Какие уж там, на Волховском, олене-лыжные батальоны. Их, наверное, на север послали, на Карельский.

– Две морские бригады к вам послали, – сказал Григорьев. – Прекрасные бригады.

Мехлис промолчал, и разговор зашел о потерях.

– Всего за три дня, считая сегодняшний, примерно тысячу двести пятьдесят человек потеряли, – сказал Бондарев. – Из них человек триста убитыми…

– А немцев много убитых? – спросил Мехлис.

– Порядочно, – сказал Бондарев. – Наших порядочно лежит, и их много набито. Их, пожалуй, даже больше!

– Много, – сказал Григорьев и еще раз повторил: – Много! Я тут первые два дня командира дивизии заменял, шел почти с передовыми цепями, так что навидался немецких трупов. Вот тут, за этим лесом, их навалили очень много, – показал он по карте.

– Что, сами видели? – спросил Мехлис.

– Нет, этого я как раз не видел. Это мне докладывали сегодня.

– Да, много, – сказал Бондарев, – я сегодня сам видел.

– Сколько орудий захвачено? – спросил Мехлис.

– Вчера около пятнадцати, сегодня еще не знаю сколько, – ответил Бондарев.

– А в первый день ни одного, – сказал Мехлис.

– Да, в первый день не взяли. А вообще мы их не считаем, – сказал Бондарев.

– Напрасно, – заметил Мехлис. – По количеству захваченных орудий можно определить степень успеха прорыва. Прорвались ли на артиллерийские позиции? Успевает ли противник оттаскивать артиллерию или не успевает?

– Это верно, – сказал Бондарев, – но мы считать не привыкли. Вот в Явлинской операции в конце концов триста пятьдесят орудий насчитали трофейщики в пользу нашего корпуса. А мы по ходу дела сами не считали.

После этого Мехлис уехал на наблюдательный пункт к Москаленко, туда, где мы были позавчера, а я остался у Бондарева Мне хотелось поговорить с ним.

Он меня сначала не узнал. Узнал, только когда я напомнил ему, где и когда мы с ним встречались. Было видно, как он устал. Еще раньше, при Мехлисе, как только вошел, сразу же сам попросил разрешения сесть.

Вошел его адъютант.

– Приготовьте что-нибудь покушать, – сказал Бондарев.

– Сейчас. Но вам уже вашу квартиру здесь поблизости оборудовали.

– Ну раз так, поедем туда, на квартиру, – сказал Бондарев, обращаясь ко мне.

– Нет, нет, – всполошился адъютант. – Минуточку! Вы лучше минут через пятнадцать… Я пойду туда вперед.

– Зачем же вам идти, возьмите машину.

– Я и пешком дойду.

– Зачем же пешком? – повторил Бондарев.

– Там еще не все готово, – сказал адъютант.

– Ну вот, так бы и сказал, – засмеялся Бондарев. – Отправляйся проверь, а мы подождем.

Пока мы ждали, Бондарев связался с командиром одной из своих дивизий. Суть разговора сводилась к тому, что тот не решался смело идти вперед, боясь за свои фланги. Его соседи отстали, а его тыл простреливался немцами. Сначала Бондарев говорил с ним спокойно, но закончил раздраженно: