Газета Завтра - Газета Завтра 250 (89 1998)

Мы не знаем уже, что такое Россия. До Москвы - 1000 км, до Челябинска - 900, а до казахской границы - 200, мы одни здесь, и живем, как в скорлупке, зажатые меж боками Татарстана и Казахстана. Раньше мы чувствовали нити одного общего нашего государства, которое держало всех нас вместе, а теперь остались лишь паутины дорожных развязок и нагромождения линий электропередач, да телевизоры, где Москва для нас так же далеко, как и Киев, и Санта-Барбара. И даже Самара, которая, по слухам, лежит всего-то в сотне километрах от нас, стала недосягаема. Самара, чье революционное название кануло в воду, оставшись лишь в имени водохранилища, Самара, наша местная столица и старший брат, которого мы в душе всегда ставили ниже себя, она стала теперь таким же призраком, как и вся остальная Россия, чужим городом с местными русскими жителями, которым до наших бед дела нет. Исчезает Россия, остаются сотни тысяч тольятти. Совсем скоро жители моего города станут называть себя тольяттинцами или волжанами, но не русскими, и это будет настоящий сепаратизм.

Я устал от вида мертвого города, я жду человека, который показал бы путь к жизни. Я хочу видеть лидера - пусть он позовет меня, и я пойду за ним до победы.

Алексей САНЧЕНКО

Тольятти

ГОСУДАРСТВО нанесло очередной удар по семье. Само по себе русское общество крепко. Но правительство, как молодой цветущий алкоголик, методичными порциями сивушных указов и постановлений насилует нервы этого общества, клетки и ячейки.

Семьи защищаются от отравы. И всякая по-своему.

Раскрываю телефонную книжку и наугад звоню старым знакомым в далекий Северодвинск.

Семья у однокурсника типичная: он - инженер на судостроительном заводе, Лариса - зубной врач. Сын - студент. Внук Артем, оставшийся от старшего сына, погибшего в автокатастрофе. Бабушка Полина Феодосьевна. Фамилия семьи - Кремлевы.

К аппарату подходит “сам”. Спрашиваю:

- Ну как вы там, Серега, в славном городе северных корабелов? Доллары все поменял?

- Только что об этом с бабой Полей говорили. Она сейчас менять пошла.

- Неужто у старушки зеленые водились?

- Какие там зеленые. Вот уже полгода, как у нее хобби появилось - бутылки собирать. А ведь она бывшая учительница, на доске почета у нее фотография висела когда-то. Куда все делось? Все лето за бутылками охотилась. Ее одна продавщица приняла за нищенку. Или просто пожалела. Приходите, говорит, ко мне в магазин, Полина Феодосьевна, я вам старую мелочь будут отдавать. Менять ее одни хлопоты, инкассаторы не берут, самой продавщице в банке толкаться некогда. Вот наша Полина Феодосьевна килограммов пять этих железок сейчас уволокла менять в банк. Она пытается оставаться все такой же гордой, независимой советской учительницей. Не желает быть нам в обузу. И вот, значит, тоже ринулась в банк, в “пункт обмена”. А меня от одного этого слова “банк” трясет…

- Чего, одна Полина Феодосьевна, дергается, что ли?

- Куда там до нас бабушке! Мы такую операцию вчера провернули - закачаешься! Взяли последние четыреста рублей из заначки и купили Ларке туфли. Оцени! Все крупу, спички кинулись подбирать с прилавков. А мы неплохие туфли купили. И таким образом вылечились от шока. А то я смотрю на Ларку - у нее глаза, как у наркоманки со стажем. И день, и второй, и третий. Мечется по магазинам с этими несчастными четырьмястами рублями, выискивает где цены самые низкие, чтобы не прогореть. А чему там прогорать-то? Хлеба на месяц купишь, и все. А мы классные туфли купили! Теперь - весело стало. У меня на заводе последний раз в июле зарплату дали. Заказ был от шведов - сделать прогулочную подводную лодку, туристов катать по фьордам. Мы уже всю документацию слепили, стапель смонтировали. В ноябре у нас уже должны были начаться проплаты на изготовление. Инвестор был надежный. Захрустели бы и у нас грины в карманах. На Рождество я машину себе хотел новую купить. “Жигулю” моему, сам знаешь, уже тринадцать лет. Сгнил весь. Нам уже и оклады объявили. Конкурс был на инженерные вакансии - один к семи. Я контракт подписал. И вдруг этот обвал. Прихожу на завод, к руководителю группы. Он говорит: только что звонили из Стокгольма, с фирмы. Проплата откладывается до неопределенного времени. И меня, как всех, шуранули в отпуск. Ну тут я рванул, конечно, на садовый участок. Мы с мужиками раскорчевали дополнительный овраг и там картошки насадили. Потом сварили на заводе одно общее овощехранилище из нержавейки. Такой бак шесть на три, как железнодорожный контейнер. В счет зарплаты. В общем, нержавейкой с нами расплатились за два месяца. Но емкость, я тебе скажу, получилась красивая. Систему вентиляции сделали принудительную, как в бомбоубежище. И закопали все это на склоне, в сухом месте. Никакому ворью не взять наш “объект”. Нужно только взрывать. Люк задраен вертушкой от атомной подводной лодки. Сейчас как раз копать тот участок собираемся. Урожай отличный…

- А на соль, как я понял, бабушка заработает?

- А чего бабушка? Она войну пережила. Она опыт имеет. Мы воспользуемся опытом, не гордые.

- Лариса дома?

- Сейчас позову, - говорит Сергей.

Через минуту мы говорим с “самой”.

- Но у тебя-то, Лариса, вроде профессия вечная. Зубы во всякие времена у людей болят, а сейчас, наверное, еще и почаще, и посильнее. Или наоборот, меньше сладкого стали есть, и зубы здоровее стали, и зубным врачам - тоже принудительный отпуск?

- Машинка сломалась. Редуктор полетел. - В голосе женщины послышалась настоящая скорбь, и мне стало не до шуточек. Бормашинка кормила в последнее время все их семейство. В прошлом году они даже в Крым ездили, сумев скопить определенную сумму.

- Слушай, Лариса, насколько я помню, тебе эту бормашинку сделали на северодвинском заводе. По конверсии. Чего, неужели им не отремонтировать своему человеку, со скидкой или еще с какими-нибудь льготами?

- Да не в этом дело. Из цеха точной механики все разбежались давно. Оборудование распродали за границу. И специалистов нет. На всем заводе некому бормашинку отремонтировать…

В разговор вступает Сергей.

- Мы же эту туристическую подводную лодку делаем только в корпусе, Саня. Ну, ты понимаешь, как все равно то овощехранилище. Грубая, грязная сварная работа - это для нас, для русских. А начинку итальянцы подрядились монтировать. Все тонкие технологии у нас - в глубоком загоне. Я сам пытался ковыряться в Ларкином боре. Чего там - редуктор! Это же третий курс института! Но ты знаешь, оказывается, какие чудные мы редукторы умели делать! Там припуски - сотые доли микрона. Такие напрессовки могли и раньше делать только три человека в цехе. Где они? Один спился. Один челночил, потом квартиру продал, исчез с горизонта. Третий руки поморозил на охоте. Кончились наши местные левши. Других не предвидится. Валенки теперь учимся подшивать.