Лев Троцкий - Историческое подготовление Октября. Часть II: От Октября до Бреста

Штаб округа вступил с нами в сношения и предложил компромисс. Чтобы выяснить себе силу сопротивления врага, мы вступили в переговоры. Но штаб нервничал, то увещевал, то грозил и даже объявил наших комиссаров недействительными, что, впрочем, нисколько не отразилось на их работе. Центральный Исполнительный Комитет по соглашению со штабом назначил главным комиссаром по Петроградскому военному округу штабс-капитана Малевского и изъявил великодушное согласие признать наших комиссаров – под условием их подчинения главному комиссару. Предложение было отвергнуто, и переговоры прервались. Видные меньшевики и социалисты-революционеры приходили к нам в качестве посредников, убеждали, грозили и предрекали нашу гибель и гибель революции.

Здание Смольного находилось в этот период уже всецело в распоряжении Петроградского Совета и нашей партии. Меньшевики и правые с.-р. перенесли свою политическую деятельность в Мариинский дворец, где едва родившийся Предпарламент доживал свои последние дни. Керенский выступил в Предпарламенте с большой речью, в которой, под бурные аплодисменты буржуазного крыла, пытался за крикливыми угрозами скрыть свое бессилие. Штаб сделал последнюю попытку сопротивления. Он разослал всем частям гарнизона приглашение прислать по два делегата от каждой части для переговоров о выводе войск из столицы. Совещание было назначено на час дня 22 октября. Из полков нам немедленно дали знать об этом приглашении. По телефону мы созвали гарнизонное совещание на 11 часов утра. Часть делегатов все же попала в штаб, но только для того, чтобы заявить, что без решения Петроградского Совета они не двинутся никуда. Гарнизонное совещание почти единогласно подтвердило свою верность Военно-Революционному Комитету. Возражения исходили только от официальных представителей прежних советских партий, но не находили никакого отклика в делегатах полков. Попытка штаба только ярче обнаружила, что у нас под ногами твердая почва. В первом ряду стоял Волынский полк, тот самый, который ночью 4 июля, под звуки своего оркестра, вступил в Таврический дворец для усмирения большевиков.

Центральный Исполнительный Комитет, как уже упоминалось выше, держал в своих руках кассу Петроградского Совета и его издания. Попытка получить хотя бы одно из этих изданий не привела ни к чему. С конца сентября мы предпринимали ряд шагов к тому, чтобы создать самостоятельную газету Петроградского Совета. Но все типографии были заняты, а собственники их бойкотировали нас при поддержке Центрального Исполнительного Комитета. Решено было устроить «День Петроградского Совета» в целях развития широкой агитации и сбора денежных средств на постановку газеты. Этот день, недели за две, был назначен на 22 октября и, стало быть, попал в момент открыто развивавшегося восстания.

Враждебная пресса с полной уверенностью сообщала, что 22 октября произойдет вооруженное восстание большевиков на улицах Петрограда. Что восстание произойдет, в этом не сомневался никто. Пытались только определить, когда именно, – гадали, предсказывали, стараясь таким путем вынудить с нашей стороны опровержение или признание. Но Совет спокойно и уверенно шел вперед, не откликаясь на вой буржуазного общественного мнения. День 22 октября стал днем смотра сил пролетарской армии. Он во всех отношениях прошел прекрасно. Несмотря на шедшие справа предупреждения о том, что на улицах Петрограда будет литься рекою кровь, народные массы валом валили на митинги Петроградского Совета. Все ораторские силы были приведены в движение. Все общественные помещения были заполнены. Митинги шли непрерывно в течение ряда часов. Выступали ораторы нашей партии, съезжавшиеся на Советский Съезд делегаты, представители с фронта, левые с.-р. и анархисты. Общественные здания были затоплены волнами рабочих, солдат и матросов. Таких собраний было немного в Петрограде даже за время революции. Всколыхнулась значительная масса мелкого мещанства, не столько запуганная, сколько взбудораженная криками, предостережениями и травлей буржуазной прессы. Десятки тысяч народа омывали волнами здание Народного Дома, перекатывались по коридорам, заполняли залы. На железных колонках висели огромные гирлянды человеческих голов, ног, рук, как гроздья винограда. В воздухе царило то электрическое напряжение, которое знаменует наиболее критические моменты революции. «Долой правительство Керенского! Долой войну! Вся власть Советам!» Никто из среды прежних советских партий уже не решался выступать перед этими колоссальными толпами со словом возражения. Петроградский Совет господствовал безраздельно. Кампания была уже, в сущности, выиграна. Оставалось нанести призрачной власти последний военный удар.

Наиболее осторожные в нашей собственной среде передавали, что имеются еще части, которые не за нас: казаки, кавалерийский полк, семеновцы, самокатчики. В эти части назначены были комиссары и агитаторы. Их отчеты звучали вполне удовлетворительно; накаленная атмосфера захватывала всех и все, и самые консервативные элементы армии лишились возможности противостоять общему направлению петроградского гарнизона. В Семеновском полку, который считался опорой правительства Керенского, я был на митинге, происходившем под открытым небом. Туда явились виднейшие ораторы правого крыла. Они цеплялись за консервативный гвардейский полк, как за последний устой коалиционной власти. Ничто не помогало. Полк высказался подавляющим большинством голосов за нас и не дал бывшим министрам возможности закончить свои речи. Те группы, которые еще противодействовали лозунгам Совета, составлялись преимущественно из офицеров, вольноопределяющихся, вообще из буржуазной интеллигенции и полуинтеллигенции. Рабочие и крестьянские массы были целиком за нас. Разграничение проходило отчетливой социальной линией.

Центральной военной базой Петрограда является Петропавловская крепость. Мы назначили туда комендантом молодого прапорщика. Он оказался как нельзя более на месте и в несколько часов завладел положением. Законные власти крепости выжидательно отошли к стороне. Ненадежным для нас элементом считались самокатчики, которые в июле разгромили военную организацию нашей партии во дворце Кшесинской и заняли тогда же самый дворец. 23-го я поехал в крепость около двух часов дня. Во дворе шел митинг. Ораторы правого крыла были в высшей степени осторожны и уклончивы, тщательно обходя вопрос о Керенском, имя которого в среде солдат вызывало неизбежные крики протеста и возмущения. Нас слушали и за нами шли. Часа в четыре самокатчики собрались по соседству, в цирке «Модерн», на батальонное собрание. В числе ораторов выступал там и генерал-квартирмейстер Пораделов. Он говорил с чрезвычайной осторожностью. Далеко позади остались те дни, когда официальные и официозные ораторы говорили о рабочей партии не иначе, как о банде изменников и наемников германского кайзера. Помощник начальника штаба подошел ко мне: «Помилуйте, нужно какое-нибудь соглашение»… Но было уже поздно. Батальон против 30 голосов высказался после прений за переход власти к Советам.