Дмитрий Калюжный - Страна Тюрягия

Заниматься наукой никто из них довольно долго не мог, потому что отсутствовал Устав НИИ, основополагающий документ, регулирующий научную деятельность. Пришлось им всей толпой составлять этот Устав. Тут-то и проявилась научная состоятельность учёных: родной Минюст, который, как всем известно, и утверждает всякие уставы, пятнадцать раз заворачивал их «работу» на доделку! Устав был утверждён лишь 30 декабря 1999 года. Разумеется, не имея Устава, они не имели и никакой сметы на своё содержание. Но что интересно, зарплату получали все.

Экстраполируя выявленную тенденцию в будущее, легко понять, что аппарат ГУИН достигнет наибольшей многолюдности и финансового могущества в тот день, когда сдохнет от туберкулёза и дистрофии последний зэк, а зоны закроют. После этого, без сомнений, НИИ УИС переименуют в Академию, и всех учёных, от майора и выше, произведут в академики тюремных наук.

Во времена совсем далёкие тюрьма для проходящих узников, где ожидали суда, называлась острогом. Отсюда осуждённые уходили в тюрьму карательную или долговую, где сидели долго, по сроку своему. Концентрационных лагерей не было: жуликов не хватало, а использовать их в интересах народного хозяйства ещё не догадались.

Но гибок русский язык! Нет сейчас острога даже в устной речи, а в документах его заменила аббревиатура СИЗО. Что это такое? Следственный изолятор! Здесь держат лиц, чья вина ещё не признана судом, и до решения суда все здешние сидельцы – невиновные. Статья 7 Федерального закона «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» гласит:

«Местами содержания под стражей подозреваемых и обвиняемых являются следственные изоляторы уголовно исполнительной системы МВД Российской Федерации»

Ежегодно в СИЗО поступает 500—600 тысяч человек, постоянно содержится 350—370 тысяч. Освобождается до суда или оправдывается 130—140 тысяч.

Это самые тяжёлые по условиям своим места заключения. Бывалые зэки говорят: скорее бы из СИЗО в колонию, «на волю». Да, по сравнению с СИЗО колония – это «воля»! Тяжело здесь потому, что ограничения жёстче, нежели в колонии, и потому, что мест не хватает, тесно, да ещё и по той причине, что до суда судьба твоя неясна. А если и в самом деле – не виновен?

По СИЗО либеральные реформы и последовавший от их проведения всеобщий социально-экономический бардак ударили крепче всего. Так, Законом о Госбюджете на 1997 год предусматривалось финансирование Федеральной программы строительства и реконструкции СИЗО (принятой ещё в ноябре 1994 года) в размере 200 млрд. (старых) рублей, но выделено было реально 64,8 млрд., при реальной потребности… 5,2 трлн. рублей. Хоть плачь, хоть смейся. А в 1998 году эта программа профинансирована на 1 процент от потребности.

И остаются остроги наши настолько страшными, что даже мы не сразу решились писать о них. Оставили напоследок.

Эта тема требует какого-нибудь предварительного запева. Чтобы тебе, читатель, стало яснее, по какому лезвию какого ножа все мы ходим, процитируем для начала буклет Общественного центра содействия реформе уголовного правосудия (1998). После сакраментального вопроса: «Россия – страна злодеев?», – читаем:

«Ни одна страна в мире не отправила в ХХ веке в тюрьму столько граждан, как Россия. Каждый четвёртый взрослый мужчина в России – бывший заключённый.

Ежегодно:

в нашей стране выносится 65 миллионов административных наказаний (экономически активное население – 74 миллиона) и более 1 миллиона обвинительных приговоров по уголовным делам;

4 миллиона задержанных и арестованных проходит через ИВС (КПЗ); не менее 20 миллионов (по оценкам экспертов) – через «обезьянники» отделений милиции и спецприёмники;

1100000 заключённых содержится в пенитенциарных учреждениях всех типов.

Непрерывная война нашего государства против своего народа привела к тому, что разрыв в средней продолжительности жизни мужчин и женщин в 70-х годах достиг 10 лет. Сегодня среднестатистический мужчина не доживает до пенсии, он умирает в 57 лет, на 14 лет раньше, чем женщина.

Если мы не остановим бессмысленного уничтожения людей в наших тюрьмах и колониях, Россия превратится в страну вдов, сирот и бывших заключённых»…

У народа понятие «тюрьма» всегда ассоциировалось с каменным зданием за высоким забором и с толстыми решётками на окнах. Каменные здания с решётками – это и есть СИЗО, где срок мотают не по приговору, как в колонии, а в порядке, так сказать, предварительной подготовки к отбыванию срока, который ещё неизвестно, присудят тебе или нет.

Человек, просидевший в СИЗО дольше, чем положено по закону, то есть без оснований для продления сроков содержания или без предъявления обвинения, наверное, чувствует себя обиженным государством, особенно если он действительно не виноват. А другой сиделец, пусть даже и виноватый, считает, что мог бы и дома пожить в ожидании суда. Почему, спрашивает он, меня здесь держат? Ведь не сбегу я из Москвы (Рязани, Казани), а тем паче из России. Не олигарх какой, небось.

Сообщает Л. Кольцова из С. – Петербурга:

«Мой сын – слепой, находится в заключении. На него заведено уголовное дело за разбой, а все его действия заключаются в том, что он коленом пнул «пострадавшего», что могло произойти случайно, так как у него острота зрения 0,1 с линзой + 10,50. Левым глазом он не видит вообще, но даже такого инвалида II группы взяли под стражу. И куда я ни пишу ходатайства, всё напрасно.

Сама я пенсионерка, ветеран труда, житель блокадного Ленинграда и у меня, кроме сына, теперь инвалида по зрению, никого из родных нет. Отец погиб в 1943 в Кандалакше, морская пехота, офицер. Мама умерла в 1988 году. Сестра умерла в блокаду в Ленинграде.

Сыну должны делать 7-ю операцию, чтобы спасти левый глаз, иначе он останется слепым совсем. По заключению специалистов, если не спасти левый глаз, это повлечёт за собой полную слепоту, а операция отложена до осени, так как нет донорских роговиц. Как мне добиться, чтобы его не лишили свободы, ведь ему будет 32 года и на всю оставшуюся жизнь он останется слепым».

Раз уж в нашей стране такие законы, при которых в тюрьме можно держать правого и виноватого, слепого и зрячего, то так, видимо, и будет продолжаться. Это – беда, но что делать, пока никто не знает.

А мы приступим к нашему повествованию. У острожников своя беда, а у ГУИНовских начальников другая: «иное звучание деятельности СИЗО» в наступившую (вроде как) эпоху гласности, гуманизма, открытости и международного контроля за соблюдением прав человека. Вот что об этом говорил некоторое время назад – как раз тогда, когда слепой сидел в ожидании решения своей судьбы, начальник управления СИЗО и тюрем ГУИН: