Татьяна Колядич - Воспоминания писателей ХХ века (эволюция, проблематика, типология)

Созданию подтекста также способствует прямое или скрытое цитирование. Как отмечают исследователи: "Собственный смысл цитаты внеположен сюжету, в который она включается. Столкновение, пересечение двух сюжетов и создает возможность возникновения нового, подтекстного смысла…" _

Отметим, что функции детали разнообразны, она часто используется для создания реминисценции. Цитата часто как бы открывает подтекст, становясь по отношению к нему внешним планом, намечающим его содержание. Сравним названия — "Сумасшедший корабль" О.Форш", "Я унес Россию" Р.Гуля, «Богема» Р.Ивнева, "Петроградский студент" В.Каверина.

Иногда цитата выносится в эпиграф произведения. Раздел воспоминаний К.Федина "Горький среди нас", называющийся "1920–1921 годы", предваряет такой эпиграф: "Но нет! Это была действительность, это было больше, чем действительность: это было действительность и воспоминания" (Л.Толстой). Или у Паустовского, мы встречаемся с следующим эпиграфом к первой книге "Далекие годы", где идет речь о ранних годах биографии писателя: "Жизнь моя, иль ты приснилась мне?" (С.Есенин). Она подчеркивает условность ситуации, создаваемой автором, и в то же время указывает, что он основывается на реально пережитом.

Цитаты бывают как точные, так и частичные, явные и видоизмененные, развернутые или сведенные к словосочетанию. Читатель может сразу узнать источник, поскольку указывается даже автор, у которого взята цитата или образ. Иногда же исходный текст приходится устанавливать на основе ассоциативных связей.

В ряде случаев цитата рассчитана на припоминание заглавия произведения. Так, в воспоминаниях К.Бальмонта, образный ряд, построенный на основе строчек из произведений А.Блока и Г.Ибсена: "под солнцем нашей молодости была какая-то узкая тропка, где-то в снежных лесах Сольвейг или на весенних проталинках, где прыгает болотный попик"… рождает ассоциации не только с произведениями указанных авторов, но и со смыслом заглавия блоковского стихотворения ("Болотный покой жизни…"), а следовательно, и с определенной эпохой.

Появление подтекста обуславливает постоянство сопряжения конкретного (личного) времени и библейского или мифологического, погружение, в условный план. Так Г.Адамович пишет о послереволюционном времени: "Времена настали трудные, темные, голодные". И далее развитие сюжета предполагает переход в иной временной план, о чем шла речь выше. _

Определяя, что подтекст подготавливается движением сюжета, исследователи, например, замечают: "Подтексту присущи два вида, два направления композиционных взаимосвязей: от подтекстного высказывания нити ведут и "по вертикали" — вглубь текста (устанавливая соотношение между прямыми значениями слов, составляющих высказывание, и его эмоциональным смыслом), и "по горизонтали" — вширь текста, в его протяженности, устанавливая соотношение между данным высказыванием (деталью, эпизодом) и другими такими же иными — высказываниями". _

Раздвижение и углубление пространственных планов предполагает возможность пространственного перемещения: ведь мы знаем и то, что может произойти и то, что происходит лишь в воображении, сознании или сне. Таким образом предусматривается и возможность расширения сюжетных рамок или его усложнение за счет появления временных перебивок и разнообразных возвращений в ту или иную часть прошлого на основе ассоциаций и реминисценций.

Ведь помимо непосредственного, прямого воссоздания исторического потока событий и описания судьбы главного героя, воспоминания содержат философское, историческое, субъективное осмысление времени, когда на скрещении разных времен отражается движение общественного сознания.

Смещение временных планов и переход одного в другой могут быть реализованы и через создаваемую автором систему превращений. Катаев, например, считает возможность превращения одной из основных собственных способностей: "…человек обладает волшебной способностью на один миг превратиться в предмет, на который он смотрит" или "А что, если вся человеческая жизнь есть не что иное, как цепь превращений?" Катаев, 1, с. 218–219.

Подобные же изменения, но уже на уровне сознания фиксирует и М.Зенкевич. Однако, как и Катаев, он обосновывает их состоянием бреда, болезни. Все сказанное позволяет сделать вывод о том, что, проникая во внутренний мир сознания. мемуаристы описывают не только конкретные реальные события, но и те, что могли произойти в их воображении.

Начиная свое путешествие во времени, В.Катаев, в частности, цитирует высказывание Достоевского: "Что такое время? Время не существует, время есть цифры, время есть отношение бытия к небытию…" и иронически замечает — "Может быть, отсюда моя литературная «раскованность», позволяющая так свободно обращаться с пространством". Катаев, т.7, с.12.

Выстраивая повествование на чередовании отдельных картин, Катаев вводит одновременно сразу три временных плоскости — настоящее, прошлое и будущее. Основной сюжетный план связан в "Алмазном венце" с чтением автором лекций в западных университетах, прошлое — с воспоминаниями о двадцатых годах, а будущее — с проблемой возможного (или предполагаемого) бессмертия писателя. Иллюзия безбрежного развития времени создается посредством свободного смещения временных планов.

О "свободе воспоминаний" пишет и Ю.Олеша: "Нет, это настолько плохое описание, что оно сворачивается. Воспоминания не последует — только опишем, как при нашем возвращении горела вдали огнями Одесса, покинутая нами утром, как, казалось, перебегают с места на место огни, исчезают, опять загораются, как дышит и ходит все это поле огней… Нет, и это воспоминание, как видно, не получится!" Олеша, с.373.

Целью автора становится воссоздание собственного мира чувств, воспроизведение внутренних переживаний. Таково, например, изображение картины добывания льда в воспоминаниях Л.Успенского. Оно начинается с авторского размышления: "Да и вид улиц был не нынешний. Снег, как и теперь, под чистую, не убирался даже и на Невском. Его и нельзя было убирать: движение-то повсюду было санное, на полозьях; лихачи летели, "бразды пушистые взрывая". Успенский, с.163.

Основное описание в общем повествовательном ряду отличается сопряжением разных времен, использованием авторских пояснений (сантиметров семьдесят — аршин), разнообразных определений, дополняемых цветовым колоритом.

Кроме деталей и ассоциативных рядов можно также отметить появление реминисценций (лихачи летели, "бразды пушистые взрывая"). Интересен и синтаксис, с помощью инверсии создается повествовательную интонацию. После небольшого вывода автор переходит к основному описанию: "Но и Нева — я возвращаюсь к трамваям — жила тогда, в те месяцы, своей совсем не похожей на нынешнюю, зимней жизнью". И далее он подробно описывает, как "высекали из речного льда огромные, метра полтора длиной, сантиметров семьдесят аршин! — в толщину, аквамариново-зеленые, удивительно нежного тона, как бы лучащи еся изнутри, ледяные призмы". Успенский, с.162, 163.