Фредерик Поттешер - Знаменитые судебные процессы

— Все это просто глупо! Зачем делать из Жореса патриотический плакат?! Есть нечто омерзительное в том, что его до такой степени сближают с теми, кто, ло крайней мере морально, были его убийцами!

По сути дела, этот процесс выставил из всеобщее обозрение разногласия, уже долгие месяцы раздирающие социалистическую партию. Правое я левое крыло открыто столкнулись у гроба Жореса. Одни пытаются изобразить его респектабельным депутатом.

достойным претендовать на министерское кресло, как претендуют они сами. Другие сравнивают с Лениным, вождем большевиков, которые недавно пришли к власти в России и создали в Москве первое в истории рабоче-крестьянское правительство. Сейчас в социалистической партии речь идет уже не просто о разногласиях, поговаривают о возможном расколе.

И вдруг встает пожилая женщина и, перед тем как покинуть зал судебного заседания, гневно бросает: «Второе убийство Жореса! Только на этот раз его убивают свои…»

Происшествие это — единственное за целый день— вскоре забылось. Словно в хороводе ритуального танца, гражданские истцы одни за другим проходят перед судом. Публика уже не удивляется. Она просто дремлет.

Настает очередь Леона Блюма. Элегантный, сдержанный, он хорошо поставленным голосом неожиданно заявляет, что речь пойдет не о политике, не о патриотизме, ни тем более не об убийстве, а о литературе.

— Жорес, — говорит Блюм, — как поэт не уступал Гюго, как оратор—Мирабо и Боссюэ, как историк — Мишле, как политический писатель — Руссо…

Публика продолжает дремать, присяжные выражают нетерпение, а правые журналисты исподтишка хихикают.

Один журналист напишет об этом: «Сюда пригласили наших лучших ораторов, чтобы объяснить Виллену, кого он убил. Но это ли называется судебным процессом?»

К месту, отведенному для дачи свидетельских показаний, приближается еще один человек. На минуту зал сосредоточивается. Это депутат Пьер Ренодель. Он пробует растормошить присутствующих,

— Я буду давать показания без ненависти, — заявляет он, — ибо тот человек… — он указывает нa Рауля Виллена, — тот человек в счет не идет! Я буду давать показания без боязни, ибо нам следует защитить память Жореса от клеветнических выпадов, которые привели к его убийству и не прекращаются до сих пор!

Внимание публики снова рассеивается; никак не удается дойти до существа дела. Рауль Виллеи не просто «в счет не идет», как только что сказал Ренодель, он, по-видимому, вообще не интересует гражданских истцов!

В общем, лучше всех подвел итоги дня конвойный, отводивший Виллена обратно в камеру: «Если так будет продолжаться, то в конце концов его оправдают!»

И правда, все чувствуют, что настоящих прений здесь тщательно избегают, словно идет игра краплеными картами.

Как мы помним, в первый же день судья, допрашивая Виллена, сказал ему очень вежливо и мягко: «В сущности, вы действовали в порыве патриотического гнева…» Иными словами, убийство Жореса— это преступление, совершенное под влиянием страсти, и ничего больше! Можно ли было сомневаться в том, что Биллей ухватится за эту версию? Впрочем, председателю Еукару явно не терпится покончить с этим делом пятилетней давности, в связи с которым могут возобновиться неприятные довоенные дрязги, и он не проявляет никакого интереса к обстоятельствам совершения преступления. Но все же есть надежда, что гражданские истцы, выступающие от имени семьи Жореса и от социалистической партии, зададут обвиняемому надлежащие вопросы и назовут свидетелей, способных выявить истину. Но и тут ждет разочарование. Гражданских истцов не интересует Рауль Вил-лей. Этот человек «в счет не идет», сказал один из них; он лишь орудие. Важно другое: кампания ненависти, развязанная крайне правыми, — кампания, которую надо отразить, ничего не оставляя без ответа, чтобы защитить память Жореса, а заодно и оправдать действия социалистической партии в прошлом и в настоящем. Словом, процесс Виллена стал предлогом для политических баталий, а Дворец правосудия — филиалом палаты депутатов.

Но расчет оказался неверным! Однообразная вереница гражданских истцов вызвала лишь недовольство присяжных, досаду у публики л улыбки журналистов.

В этой атмосфере горечи и разочарования 26 марта начинается допрос свидетелей защиты. Есть опасение, что снова придется выслушивать показания нескончаемых свидетелей— друзья семьи Виллен, все как один, будут твердить, что им непонятно, как такой милый мальчик мог совершить столь ужасную вещь. Но когда же, наконец, перейдут непосредственно к сути этого судебного процесса — к убийству Жана Жореса, убийству человека?!

Да, об убийстве будут говорить! Но не для того, чтобы выявить его скрытые пружины, не для того, чтобы описать, как оно подготавливалось и свершалось, а для того, чтобы найти ему оправдание!

В этот день, 26 марта, лицом к лицу сошлись адвокаты обвиняемого и адвокаты гражданских истцов, выставив напоказ свои бороды и ордена. До сих нор они выступали нечасто, но сегодня хотят наверстать упущенное. Состязание адвокатов ведется путем перекрестного допроса свидетелей, и его главные участники как будто бы — и это уже не впервые в ходе процесса — поменялись ролями.

Официальный защитник — Александр Зеваэс, сорока пяти лет, бывший депутат-социалист, бывший журналист, шовинист, манеры властные, говорит хорошо, но уж очень некрасив и слишком жестикулирует. Старшина коллегии адвокатов Анри Робер поручил ему это дело не без умысла, «Ваше прошлое социалиста, — сказал он, — позволит вам защищать клиента, не оскорбляя памяти Жореса».

Семья Виллен со своей стороны выбрала метра Лири Жеро, сорока семи лет. Этот непревзойденный мастер мелодраматических эффектов носит бороду, словно флаг, смахивает на священника и не скрывает своих весьма реакционных убеждений.

Оба адвоката, как нельзя лучше дополняющие Друг друга, сразу берут воинственный тон, что заставляет адвокатов гражданских истцов метра Поль-Бон-кура и метра Дюко де ла Айля занять оборонительные позиции.

Поль-Бонкуру, бывшему министру-социалисту, сорок лет, но у пего уже седые волосы, кирпично-крас-ного цвета лицо, на груди — военная медаль и крест «За боевые заслуги». Он пользуется доверием левого крыла социалистической партии, а его коллега Дюко де ла Айль представляет правое крыло. Пятидесятилетний Дюко — толстяк с остроконечной бородкой.

Красноречие его холодновато и, пожалуй, несколько натянуто.

Вызывается первый свидетель зашиты. Это друг Виллена художник Анкетен, Он описывает характер обвиняемого:

— Виллен человек очень мягкий, восторженно относящийся к искусству, но оставляющий впечатление какой-то обеспокоенности, взволнованности.