Павел Мельников-Печерский - Тайные секты

Ходили по народу толки, что князь Мещерский изгоняет бесов молитвами, которые читает по книге, и деревянными четками, которыми хлещет бесноватого, что верующих (то есть принадлежащих к содержимой им тайной секте), он причащает каким-то особым, святым хлебом. Когда общество Марьи Босой, взяв с собой какую-то бесноватую Арину, которую звали верижницей, так как она носила вериги, и побывав в Новом Иерусалиме, пришло в село Козьмодемьянское, князь Ефим Васильевич радушно встретил странствующий хлыстовский корабль и прямо повел его к себе в моленную. Три раза ударил он там в диковинный колокол. Пришедшие изумились, услыша необычайный, таинственный звон. Князь стал читать утреню, но вскоре началось совсем иное служение в княжеской моленной. Арина верижница застонала, стоны ее превратились в дикие крики, ее корчило, она вспрыгивала кверху, потом падала наземь, произнося бессмысленные речи, прерываемые собачьим лаем и свиным хрюканьем. Прочие хлысты стали охать, бить себя руками в грудь и учащенно кланяться в землю. Очень обыкновенный прием, употребляемый и теперь при радениях. Князь подошел к Арине верижнице, стал хлыстать ее четками по голове, по плечам и по груди, приговаривая: «изыди, нечисты душе». Арина стихла, а князь пришел в восторженное состояние. Тогда вышел на середину зарайский подьячий Федор Григорьев и начал «радеть». Радение его, как оно описано в деле 1721 года, совершенно такое же, какое и доныне употребляется в хлыстовских и скопческих кораблях: он начал кружиться, потом с распростертыми руками понесся по всей часовне. Он кружился-кружился и, как мертвый, упал на землю. Восторженный князь Мещерский и его хлыстал четками. В заключение князь роздал всем кусочки хлеба, как бы причастие (тоже хлыстовский обряд). [61] При производстве следствия тайной канцелярии, взяты у князя Мещерского в часовне два большие белые хлеба и несколько сухарей. Князь сказал, что это артосы с Нового Иерусалима, а в сухари сушены всенощные хлебы, которые он раздавал богомольцам.

Открытые таким образом хлысты были разосланы по монастырям. Князь Мещерский отправлен в Соловки, но по вступлении на престол Анны Ивановны его жена княгиня Авдотья упросила государыню освободить мужа ее из заточения. [62] Марья Босая была отправлена во Владимир в тамошний Успенский монастырь; Евпраксия — в Горицкий-Воскресенский, находящийся в Новгородской губернии, в шести верстах от Кирилло-Белозерского монастыря; Пелагея Ефимова — в Суздальский-Покровский; сестра ее Алена Ефимова — в Горний-Успенский, что в Вологде, брат их родной, денежного двора сторож Григорий Ефимов, тоже хлыст, — в Кириллов-Белозерский, а Данила Васильев — в Спасо-Каменный Духов монастырь, находящийся в Вологде. Четырнадцатилетний сын Пелагеи Ефимовой Иван Михайлов, писавший под диктовку тетки хлыстовскую молитву, за малолетством бит батогами, а потом отдан в матросы. Что сталось с подьячим Федором Григорьевым, который также взят к розыску — не знаем.

В деле тайной канцелярии 1721 года сохранились две молитвы, по характеру своему совершенно похожие на молитвы и пророчества хлыстов позднейшего времени и даже современных. Местами даже слово в слово. Нам кажется, что молитва Алены Ефимовны, видоизменяясь постепенно, превратилась в нынешнюю хлыстовскую песню: «Церковь моя, церковь золотая!», которую мы приводим ниже. Знакомый сколько-нибудь с тайными сектами по одним этим молитвам мог бы заключить, что за люди были принадлежавшие к обществу Марьи Босой. Одна из них, молитва Алены Ефимовой, писана четырнадцатилетним ее племянником, сыном Пелагеи Ефимовой, Иваном Михайловым, под диктовку тетки. Вот она:

«Услышь, святая, соборная, апостольская церковь! Со всем херувимским престолом и с Евангелием! И сколько в том Евангелии святых слов! Все вспомяните о нашем царе Петре Алексеевиче. Услышь, святая, соборная, апостольская церковь! Со всеми местными иконами и с честными мелкими образами! Со всеми апостольскими книгами и с паникадилами, с местными свечами, со святыми пеленами и с честными ризами, с каменными стенами, с железными плитами и со всеми плодоносными древами. О, молю и красное солнце, возмолись Царю Небесному о царе Петре Алексеевиче! О, млад светел месяц со звездами! О, небо с облаками! О, грозные тучи с буйными ветрами и вихрями! О, птицы небесные и поднебесные! О, синее море с реками и с мелкими источниками и с малыми озерами! Возмолитесь Царю Небесному о царе Петре Алексеевиче! И рыбы морския, и скоты польские, и звери дубровные, и поля, и все земнородные! Возмолитесь к Царю Небесному о царе Петре Алексеевиче!»

И здесь уже является рифма, непременная принадлежность новейших песен или «распевцев» тайных сектаторов. Частое повторение о! — также признак хлыстовской песни. У них o! или ох! или ой! вставляются в распевцы пророков и пророчиц, когда на них «накатило», как выражаются хлысты, то есть когда пророки и пророчицы приходят в то исступленное состояние, которое ими признается за сошествие святого духа. Они в это время задыхаются, дрожат и часто с тяжелым вздохом произносят приведенные восклицания. Молитва Алены Ефимовой, как увидит читатель, во многом сходна со следующей хлыстовской песней, употребляемой при радениях и скопцами:

Что касается до обращений к небесным светилам и к земле, со всем на ней находящимся, мы увидим эти обращения в песнях, употребляемых тайными сектаторами при радениях и особенно при обрядах, совершаемых во время приема в секту нового члена. [63] Замечательно, что Алена Ефимовна сшила пелену под образ в Большой Успенский собор, зашила между ее верхом и подкладкой переписанную ее племянником молитву и отдала одному из соборных священников, прося его шесть недель читать акафист за здравие царя Петра. За это она дала священнику ефимок и шесть алтын.