Василий Кокорев - Экономические провалы

Странно, какую околесину мы делаем теперь, возя товары каналами все лето через Новгородскую и Олонецкую губернии, а зачем? Чтобы привезти в такой порт, где море замерзает гораздо долее, чем в балтийском порте!

Вся торговля восточной Европы с Азией возьмет направление по дороге из балтийского порта к Волге, как по пути самому ближайшему; затем, нам нужно много и много коротких линий железных дорог для связи водяных сообщений; а дороги длинные, вроде Черноморской и Варшавской, не принесут пользы, сообразной с употребленным на них капиталом, тем более что первая должна идти по такому пространству, где нет ни леса, ни камня, а построение обойдется ужасно дорого. Однако ж я не опровергаю этим суждением пользы всяких железных дорог, но думаю, что вначале должно строить их по самонужнейшим линиям, и притом таким, чтобы сразу споспешествовать развитию производительных сил всей России, а не отдельной ее части, иначе развитие будет, как бы сказать, не в ствол, а в сук; от чего не только жизнь, а и всякое дерево принимает неестественный вид.

Много было споров, лет пять тому назад, о том, куда направить железную дорогу: в Феодосию или в Одессу? Тогда как если бы стали строить дорогу из Москвы к Черному морю, то без всяких споров ее нужно разделить за Харьковом туда и сюда, т.е. и в Феодосию и в Одессу, ибо каждый пункт важен, хотя преимущество остается все-таки за Феодосией, по ее прекрасной гавани.

С заключением мира, вероятно, явится к нам много иностранцев для постройки дорог. Это будет полезно. Почему же полезно, когда они России не знают и говорить по-русски не умеют? В этом-то и заключается вся польза, что они говорить по-русски не умеют; значит, их станут охотно слушать.

С незнающими русского языка мы обязаны уже быть вежливее и внимательнее. Хотите доказательств? Я могу их представить не сотнями, а тысячами.

Долго еще рассуждали о железных дорогах. Наконец, разговор стал прекращаться: его ослабляла дремота, и все умолкло...

Склоняясь ко сну, стало мне мерещиться, что и около шоссейных дорог должна быть полоса земли, раздаваемая для построек, что от этого будет менее пустых пространств, что люди из глуши выселятся к дорогам, дороги оживятся, а войскам и проезжим будет где обсушиться, обогреться и заснуть в тепле.

Додумавшись до сна, я почувствовал и сам желание заснуть...

А в смыкающихся глазах, кажется, что-то вроде огромной карты, похожей на Европейскую и Азиатскую Россию, с большими пустыми пространствами, на которых по черному грунту написано белою краскою: в саду гулять, травы не мять, цветов не рвать. Что такое это за места, занимающие более половины Европейской и всю Азиатскую Россию?

- Казенные, впусте лежащие земли.

Далее ничего не помню... Вот что значит заснуть: все ведь забудешь, даже на самом интересном месте ничего уж не выскажешь.

Велит и ткать, и прясть, и шить,

Развязывая ум и руки,

Велит любить торги, муки,

И счастье дома находить.

Державин

Ух! Как кто-то толкнул меня в бок и закричал: вставать, скоро Бологое. К ужину, к ужину!

Странно: человек не записывает своих полусонных мечтаний, а когда толкнут его в бок, то, проснувшись и очувствовавшись, всегда вдруг все вспомнит. То же случилось и со мной. Под влиянием последней мысли моей о свободной полосе земли около железной дороги снилось мне, или чудилось, или развитие мысли принимало ясные образы, не знаю, но вот что я вспомнил.

По всей дороге мне представлялась езда, но только с такими видами, как будто по обеим сторонам - заводы, фабрики, дачи, фермы, особые пассажирские домики, с боковыми рельсами, сделанными у больших фабрик самими фабрикантами на свой счет; на этих рельсах товарные вагоны: одни с изделиями фабрик, другие с сырыми произведениями, привезенными на фабрики для обработки, и, наконец, все земли, облегающие железную дорогу, приведены в прямое сообщение с ней; на берегах Волги, Меты и Волхова видны механические заведения: с них выносят на барки, частями, сделанные пароходы для Волги, Камы, Двины и Каспийского моря. Толпятся мастера, толкуют про какой-то главный механический завод, действующий даровою силою Иматры, называя его местом их обучения, откуда выходят люди и винты для дальних морей. Словом, от Москвы до Петербурга снилась целая улица, кипящая народом, а поезда, подмазываемые уже не американцами, а ярославцами, так и свистят от беспрепятственного хода в ту и другую сторону. Опять та же карта перед глазами: но все черные места, где было написано: травы не мять, цветов не рвать, обозначены уже зеленым цветом, цветом надежды, и с другою надписью: трудись и делай каждый на земле и в земле. Удивляясь всему, что представлялось глазам, долго не мог я придумать, кого бы спросить: что значит все это, где мы едем: город, что ли, или улица? Не помню, кого и как спросил, но мне отвечали, что это улица и называется Александровскою.

— Да ты что этому дивишься: ты посмотрел бы, что такое среди дороги, там ведь город Александровск:, по имени коего и улица называется. А город-то назвали по имени Его, ведь от Него все оживилось и разрослось. В Александровске пересекает железную дорогу тракт, что из Вологды, оно, значит, со всего Севера в тверские города, псковские, ну и дальше Пскова уедешь. Вот на это-то место, где теперь город, и велено было переезжать из Валдая, Крестцов и вообще из большого запаса разных глухих мест; но не то чтобы выгоняли народ, а только оповестили, что раздаются-де пустые земли даром: не хотите ли перебираться? Разумеется, сперва почесали затылки, кому след ехать, - уж этим всегда у нас начинается всякое новое дело – да и переехали; все теперь купцы богатеющие, все у них заводы да фабрики, а ведь что были, как по сторонам-то сидели? Просто слезы рукавом утирали!

— Что же Питер-то теперь, если здесь все так закипело и расцвело, а там ведь торговля за море!

— Нет, брат, Питер не хуже, не лучше, такой же, как был. В него уж меньше стали изводить денег; от этого и мы здесь расцвели, а торговли за море очень мало.

— Как мало! Отчего?

— Да посылать нечего.

— Как нечего? А хлеб, сало, шерсть, кожи, лен, лес?

- Пойми-ка ты вот что: хлеб нынче весь дома съедают. Сделано так, что его всюду довольно, везде дешев; ну а ведь дешевого-то, ты сам знаешь, наш мужичок втрое съест, дозволь только ему. К тому же запас оставлен на случай неурожая, да не в одних графах, а в закромах.

Сала лишнего тоже нет: едва достает для себя, с тех пор как лучины не палят, а везде свечи зажгли. Хорошо стало со свечками сидеть, глаза дымом не ест, слепых по деревням убавилось, всякая работа по вечерам идет спорее, а ведь вечера у нас целому дню равны, да и пожаров меньше бывает.