Александр Горянин - Традиции свободы и собственности в России

Пусть народ строится. Пусть даже тянет с регистрацией построенного. Попущение малому греху в определенные периоды — самая верная политика. Когда-нибудь все равно придется и регистрировать, и платить. Государство обязательно постучит в окно. Но пусть оно не спешит с этим — в высших интересах России. Пусть постучит лет через 25. И уж тогда пускай вводит налог на богатство. Эти 25 лет тоже, увы, пролетят, смирите свое нетерпение — те, кому невтерпеж.

Триллион долларов, инвестированный в частное домостроение, все равно не был бы «инвестирован в бизнес», как полагают некоторые противники такой, якобы неразумной, траты ресурсов (Каганский — один из них). Этот триллион был бы проеден за те же десять — или семнадцать — лет, причем наша страна, проедающая в год более 10 триллионов рублей46 (примерно 370 миллиардов долларов) не очень бы даже заметила разницу. А потрясающего феномена частного домостроения не было бы.

Разговоры же о том, что не так следует создавать «одноэтажную Россию» (точнее все же двухэтажную), что она создается нерационально, не по уму, лишены смысла. Ее все равно не создашь методами графа Аракчеева, барона Османа, гражданина Госплана. Она может возникнуть только сама, перетягивая за собой часть экономики в ближние пригороды, в дальние пригороды, на просторы родины чудесной.

На каковых просторах каждый российский «коллективист» норовит отгородиться от соседа забором повыше. Никаких признаков «общинности, соборности, коллективизма» не видно. Как и тяги к коллективной собственности, упаси Бог! Нашим новым народникам давно пора понять, что они энергично движутся по ложному следу.

Не менее странно выглядит гипотеза о нашем врожденном коллективизме при обсуждении межэтнических отношений. Сразу выясняется: аудитория СМИ, не подозревающая о том, что российские обществоведы постановили считать нас народом с общинной психологией, держится как раз противоположного убеждения. Всего одно читательское высказывание из «Московских новостей»: «У русских нет традиции жить и работать этническими, земляческими общинами, а напрасно!». По контрасту, наш простой человек сразу подмечает в других народах (почти во всех) такую черту: «Эти-то, — говорит он, — подружнее наших будут». Подружнее, значит, пообщиннее по сравнению с нами.

Как все это видится современному российскому человеку, чья голова не засорена химерами? За последние 16 лет великое множество наших соотечественников перебывало за границей, и те, кто ездили не в составе туристских групп, а гостили у друзей или родни, почти наверняка замечали вокруг себя наличие общинной жизни. Замечали общины, весьма властно ведающие массой вопросов — они могут, например, запретить хозяину дома продать его нежелательному, на взгляд общины, лицу. Бывая на «продвинутых» зарубежных фирмах, наш брат дивится тягостной обязательности участия их сотрудников в «корпоративных мероприятиях» — коллективных пикниках, праздниках и культпоходах (а в Японии — даже в коллективном проведении отпуска). В США я слышал от наших евреев, переселившихся в эту страну, что они находятся под придирчивой опекой местной еврейской общины. В маленьком итальянском городке улица устраивает «праздник улицы», ради которого всем, включая собак, заказывают майки с приличествующей надписью, в день праздника улица заставлена столами с угощением и пр. На мой вопрос, не замрет ли соседское единение до следующего года, мне ответили, что улица круглый год сообща решает вопросы своего быта и благоустройства, детского досуга, помощи овдовевшей матери семейства, борется с громкой музыкой и противоугонными сиренами; долго спорили, класть ли на проезжей части через каждые 60 метров «лежачих полицейских», и решили (с перевесом всего в голос) — класть. И так далее. Верю, что подобное можно найти и у нас, но поиск будет долгим.

Для тех, кто сочтет изложенные соображения о тяге иностранцев к общинным, коллективистским формам жизни случайными наблюдениями поверхностного путешественника, приведу нечто более убедительное: слова английского премьера Блэра. Ставя Британию в пример остальному миру, он сказал в своей речи 29 декабря 1999 года, что «и другим нациям» для успеха в наступающем тысячелетии «необходимо развивать общинные узы», добавив: «люди нуждаются в общинах, нуждаются в чувстве принадлежности»47. Сказал он это, между прочим, в Палате Общин.

В России подобных тенденций в естественном виде незаметно. В «неестественном» виде они наблюдаются в больших фирмах, устраивающих, в подражание зарубежному «корпоративному» коллективизму, совместные походы в развлекательные заведения и вылазки на природу. Чаще это носит натужный характер — люди навидались на работе и хотят отдохнуть друг от друга, — но что делать, шеф настаивает. Обычно такой шеф учился на Западе или несколько лет работал там. А то и вовсе иностранец.

Мифическая община и реальная собственность: к истории одного недоразумения

Итак, перед нами загадка: теоретические рассуждения о русском общинном коллективизме с одной стороны и его неуловимость на практике — с другой. На чем основаны теоретизирования? Во-первых, на запечатленной в нашей истории роли общин, земств, народных ополчений XIV-XVII веков, низовых выборных органов. Во-вторых (после перерыва в четверть тысячелетия), на трудах славянофилов и народников, воспевших современную им общину XIX века. То есть, община — не призрак, она реально существовала до 1918 года и даже некоторое время после, оставив тысячи документальных свидетельств. Но около 80 лет назад исчезла — и похоже, бесследно. Тут что-то не так. Попробуем разобраться.

Когда наши многочисленные (но неотличимые друг от друга) почвенники пускаются в туманные объяснения истоков «русской общинной психологии», сухой остаток обычно таков: как пришли, мол, славяне на приполярную Русскую равнину, так и порешили выживать среди бескрайних снегов коллективными хозяйствами за счет взаимовыручки. С тех пор и по сей день на Руси стихийный общинный социализм.

Из какого сора у нас растут, не ведая стыда, россиеведческие теоретизирования, я понял, прочтя однажды якобы письмо якобы из Пензенской области. «Вот сейчас все говорят: фермер спасет российскую деревню. Америку, там, Голландию по ТВ показывают. Счастливые коровы... Но у нас в Пензе не Америка и не Голландия, у нас 7-8 месяцев в году зима... Вот почему для крупного товарного производства в деревне нужна масса техники и масса народа в одном кулаке... Всегда в России мужики общиной жили. Коль нужда заставит, помогали друг другу. Трудно средь бескрайних снегов одному выжить»48. Выдержки из этого удивительного сочинения не раз торжествующе приводились в разных публицистических текстах в качестве народного гласа.